Наша служба

Антон ещё минут пять слушал их словоизлияния, прежде чем они ступили на борт. Задраив шлюз, он уселся за штурвал.

Пока Прокофьев вводил обратный курс, мабирианцы затеяли очередную дискуссию.

– Джентльмены, я хочу попросить у всех вас прощения за происшедшую аварию. Моя вина велика, и я смею надеяться…

– Ну что вы такое говорите! – перебил его второй. – Ведь это я вёл корабль!

– Извольте! Я должен был помогать вам и предупредить о том, что у нас на пути неопознанный объект!

– Не нужно винить себя! Вы были заняты управлением, а я мог бы и за радаром последить!

– Да нет же! Как вы могли следить за радаром, если вы готовили наш полуденный чай?

– Тогда я тем более виноват! Ведь мало того, что мы попали в аварию, так я ещё и лишил вас обещанного чая!

Прокофьев, с недоумением следивший за этой сценой, решил вмешаться:

– Уважаемые, всё уже позади! Не нужно вспоминать…

Свон положил ему руку на плечо.

– Не обращайте внимания. Пусть поговорят. Так будет быстрее. Они три часа спорили, кто будет вести корабль.

– Неужели обоим так хотелось его вести?

– Нет. Они, наоборот, уступали друг другу место.

Антон наконец-то завершил настройку автопилота и запустил двигатели. Потом огляделся. Жорик всё ещё с любопытством разглядывал антураж корабля, мабирианцы расположились за столиком и резались в шахматы.

Присмотревшись, Атон отметил любопытную деталь: с обеих сторон стояли чёрные фигуры.

Прокофьев ещё некоторое время наблюдал за шахматистами, потом наклонился к Свону и спросил:

– А почему у них все фигуры чёрные?

– Просто они никогда не могли нормально поиграть в шахматы. По нескольку часов спорили и уступали друг другу право первого хода белыми.

– У них, наверное, феноменальная память, раз они не путают фигуры.

– А они их даже не пытаются различать. Каждый играет любой чёрной фигурой. Хоть своей, хоть соперника. Это избавляет их от необходимости извиняться перед проигравшим. Обычно дело заканчивается патом.

Прокофьев задумчиво почесал макушку и продолжил расспросы:

– Значит, вы тоже охотники за привидениями?

– В некоторой мере.

– Это как понимать?

– Обычно мы ловим людей, которые хотят исчезнуть. В некоторой мере те же призраки. Никто их не видит, никто про них не слышит, но все знают, что они существуют.

Прокофьев поморщился:

– Охотники за головами?

– И за головами тоже, – криво ухмыльнулся Свон.

На этом Прокофьев решил закрыть тему.

Его мысли снова вернулись к пропавшим из памяти двенадцати минутам. Антон достал найденную после нападения призраков монетку. Поглядел на неё. Откуда же она взялась?

А может, тут не только монетка?

Он внимательно оглядел место возле пульта, но больше ничего не нашёл. Если что-нибудь ещё и появилось после нападения корабля-призрака, то он этого уже не найдёт. Ведь неизвестно, что тут было изначально.

На станции их встречал Семёныч. Первым делом он потребовал у пострадавших предъявить документы. Внимательно изучив паспорта и верительные грамоты, Семёныч развернулся и, жестом приказав двигаться за ним, направился к выходу. Прокофьев и новоприбывшие пошли следом.

Они добрались до поста и расположились в креслах.

– Итак, что вы здесь делаете? – спросил Семёныч.

– Нас пригласили, чтобы разобраться с… кораблём-призраком.

– И кто же наниматель?

– Корпорация «Фур Индастриз».

– Это та, которая разводит генно-модифицированых грызунов для борьбы с сорняками?

Свон кивнул.

– И чем же корабль-призрак сусликам не угодил?

– Руководитель корпорации весьма известен в кругах благотворительных организаций. Вот он и решил, что лучшей помощью на данном этапе будет помощь нашему ГАИ.

Семёныч некоторое время пристально разглядывал Свона, тот отвечал спокойным холодным взглядом, подкреплённым лёгкой полуулыбкой.

Дверь открылась, и на пост вошёл Квиз. Кивком поприветствовав новичков, он спросил:

– Никто мои наушники не видел? Не могу найти.

Семёныч с Прокофьевым отрицательно покачали головами. Квиз вздохнул:

– Ладно. Сейчас найдём.

Он достал плеер, и Прокофьев с Семёнычем, памятуя про тридцать ватт, закрыли уши ладонями. Охотники за головами, не понимая ещё, зачем это, последовали их примеру. Квиз нажал кнопку «Пуск».

Донёсшийся неведомо откуда грохот ударил по ладоням Прокофьева, вбив их в виски. Он не представлял, как Додик собирается выяснить, откуда идёт звук. Это было так же просто, как определить, где в горах началась лавина, когда поток камней уже несёт тебя вниз.

Однако достаточно было взглянуть на Жорика, чтобы понять, где же пропажа.

При каждом ударе басов его щёки раздувались, при каждом гитарном рифе казалось, что его глаза повыскакивают из орбит.

Квиз выключил плеер, Жорик, которого шатало и трясло, достал изо рта наушники и походкой пьяного матроса в девятибалльный шторм подошёл к стенке и опёрся о неё руками. Тело при этом продолжало трястись, словно телега на грунтовке, по которой прошла колонна танков.

Семёныч прищурился:

– Это как понимать?

– Вы уж простите его, – попросил Свон. – Он не со зла. Клептомания. Болезнь такая.

– Я знаю, что такое клептомания.

– Не волнуйтесь. Он безвреден. Перед отлётом я лично прослежу, чтобы он всё вернул.