Наша старая добрая фантастика. Цена бессмертия

Горон выглянул в дверь, коротко что-то пролаял. В рубке вскинулась и затихла короткая возня. Выстрелов не было. Шан успел сделать только шаг к двери. Пистолет Горона уперся ему в живот.

— Не надо, Шан. Там все в порядке. Береги нервы. Я имею желание согласиться на твое предложение.

Хамелеон демонстрировал новый облик. Исчез вертлявый дедушка-садист, исчез глиноликий божок. Даже убрав пистолет, Горон остался продолжением своего оружия — точным, молниеносным, неотвратимым.

— И поставим все на свои места. Я мог ответить тебе «да», мог ответить «нет». Ты мне можешь ответить только «да». Это первое. Второе. Я веду игру с умниками и с дураками. Но сам я никогда не остаюсь в дураках. Поэтому твой чемоданчик — прости, мой чемоданчик — будет у меня, пока не кончится дело. Это избавит тебя и от забот по охране, и от искушения поменять партнера. Или сбежать со всеми серебряными прямехонько в небо...

— Наши серебряные за Стальным Коконом — пыль...

— Не знаю, не знаю... Но это не меняет суть.

— Но где гарантия...

— Твоя единственная гарантия — верно служить мне, Шан.

Детектива не получалось. Не получалось героя-разведчика, хитроумным планом загоняющего врага в угол. Эта скользкая бестия Горон легко, одним движением снова оказался наверху. Пришла запоздалая мысль о том, что драться против таких их же оружием безнадежно. Они владеют им с рождения. Любая тренировка не сможет заменить врожденной способности сеять беду и зло. Нужно другое оружие — оружие, о котором эти люди не подозревают. Основанное на ином принципе. Оружие добра. Но что это такое — оружие добра? Не читать же проповеди этой сочащейся ядовитой слюной кобре?

— Что-то ты замолчал, Шан. Я не слышу воплей радости. Ведь я же согласился. Ты уговорил меня, Шан! Я даже принял твой дележ — половина наполовину. Я мог бы... Но я уважаю смелость. Так что же ты проглотил язык, мой дорогой компаньон? Или...

— Я жду твоих приказаний, Горон.

Вынырнул на мгновение дедушка-садист, залился дробным хохотом, поощрительно потрепал плечо Шанина, умильно зачмокал ему в лицо. И скрылся, спугнутый жесткой диктовкой Горона-хозяина:

— Мы сейчас перейдем ко мне на катер. Мож вместе с кораблем, чернуком и сикером пусть проваливает ко всем чертям. Мне некогда им заниматься. Ты получишь форму и документы полицейского гвардейца — не «липу», настоящие. На днях мы проводим большую операцию по розыску крупного государственного преступника Канира Урана по кличке Бин. Мы накроем его. Что с тобой, дружок?

— Ничего. Я слушаю.

— В поимке Бина ты проявишь чудеса храбрости. И я отправлю тебя, как героя, сопровождать преступника в Дрому, с рапортом министру государственного милосердия высшему Тирасу Уфо, славному командиру легиона «Слуг справедливости», которых в просторечии почему-то величают «топорами». Странно, Шан, что ты запамятовал имя моего дорогого друга Тираса, странно... Тирас примет тебя. Ты передашь ему кое-что. Остальное зависит от тебя. С той минуты тебе придется отрабатывать свою половину доли. А я посмотрю. Я буду за твоей спиной даже в... Впрочем, ты понятливый малый.

— С пустыми руками мне никто не поверит. Я окажусь на яблоне раньше, чем открою рот.

— У тебя будет корень. Один корень. Образец. Это все, чем я могу тебе помочь. А насчет яблони... Отличный код! Мы будем называть наш товар «Силайские яблоки». Просто и со вкусом! Никакого повода для подозрений и тонкий философский намек... Все мы философы, Шан. Это наша слабость.

— Кто это «мы»?

— Мы — это мы, милый Шан. Те, от которых не уйти... Да, чуть не забыл: не верь ни одному слову Тираса, пока он не покажет золотой треугольник. Когда покажет — говори напрямик. Запомнил? Такой вот, как у меня, видишь? Треугольник на цепочке...

Замурлыкал востроглазый старичок, подхватил сак-вояж и, пропуская Шана в рубку, подмигнул:

— Яблочки силайские...

4. Дрома

Весь путь от Силая до Дромы пассажир проспал, и только когда аэробот пошел в посадочный вираж, он недовольно зарычал. Полицейский гвардеец с вензелем сержанта скрипнул зубами.

— Оставь его в покое. Он опять будет биться.

— Но это же я! И я не позволю, чтобы всякая шваль скалила зубы над Бином...

— Говорю, оставь. Ему уже ничем не поможешь. Человек умер в нем давным-давно.

— Но он — это я, понимаешь, я! Я мог бы стать таким, если бы...

— Замолчи. Немедленно замолчи. Иначе я надаю тебе пощечин. Ты сопливый истерик. Ты все погубишь. Не только себя и меня — все!

Пассажир тяжко с подзывом заскулил.

Пилоты не успели еще сбросить трап, как прямо по посадочной полосе к аэроботу подкатила закрытая машина. Из нее посыпались широкогрудые парни в небесно-голубых мундирах. Не обращая внимания на двух «пернатых» коллег, они споро взялись за дело, и через минуту клетка с рычащим и воющим Бином была уже в машине. Шан долго не мог понять, кто у них старший, пока не приметил рядом с водителем скучного человека с двумя серебряными топориками в петлице.

— Окс-капитан, у меня сопроводительный пакет и письмо к высшему Тирасу.

Скучный человек протянул из кабины руку.

— Мне поручено передать их лично.