Наша светлость

— …но в них лишь ложь и пепел обещаний. — Завершив катрен, Гийом розу уронил. — А такое нельзя простить.

— Вы… вы должны открыть дверь.

Есть и вторая. За его спиной. И тоже наверняка заперта… Кричать? Кто услышит здесь?

Но почему Гленна?

Что Тисса ей сделала? Что она вообще им всем сделала?

— Если хочешь, попробуй убежать.

Не выйдет. Тисса осознала это так же отчетливо, как и то, что умолять де Монфора бесполезно. Он — гиена, только без цепи. И стоит ли плакать, если слезы ему в удовольствие?

— Вы не останетесь безнаказанным.

— Посмотрим.

— Вы должны немедленно отпустить нас, и тогда я умолчу об этом досадном происшествии.

— А ты осмелела. — Гийом коснулся щеки, и Тисса заставила себя выдержать это прикосновение. — Разбаловалась… женщин нельзя баловать. — Пальцы скользнули по губам. — Иначе они начинают думать, что им позволено все…

И Гавин не выдержал. Он бросился на Монфора молча, как-то по-звериному, пытаясь и сбить с ног, и ударить ножом.

Что мог мальчишка против коронного рыцаря? Гийом встретил его пинком. А вторым отбросил и, не позволив подняться, наступил на руку. Надавил, заставляя выпустить нож.

— Ну и чему тебя научили? Вставай.

— Прекратите! — Тисса все-таки закричала.

Гавину позволили подняться. Почти. Носок сапога впечатался в живот, опрокидывая навзничь.

— Давай, — Гийом подобрал нож и, повертев в руках, отбросил, — или ты только и можешь, что жаловаться?

— Нет!

Тиссу не слышали. Она попыталась остановить Гийома, повиснув на его руке, но тот просто стряхнул Тиссу. Даже бить не стал.

Вцепившись в волосы, Монфор заставил Гавина подняться и подтащил к окну.

— Здесь высоко. Внизу камни. Ты когда-нибудь видел людей, упавших с крепостной стены? От них мало что остается. Месиво из костей и мяса…

Он распахнул окно, впуская ледяной ветер и снег.

— Вот что бывает с наглыми мальчишками, которые следят за приличными женщинами… он пытался за нами подсмотреть, дорогая. И сорвался со стены. Видишь, как я забочусь о твоей репутации.

Монфор смотрел не на Гавина — на Тиссу.

Жадно.

Страшно.

— Отпустите его. Пожалуйста.

Чего бы он ни хотел, Тисса сделает. Постарается. Может быть, потом она не сможет жить дальше, скорее всего, что не сможет. Но Гавин не должен умереть из-за нее.

— Хорошо. Но свидетели нам ни к чему.

Резкое движение. Голова Гавина сталкивается со стеной. Глухой удар. И Гийом разжимает руку.

— Он жив. Пока. И будет жив, если не станешь капризничать. Ты же не станешь капризничать?

— Нет.

Тисса старалась не смотреть на тело. Жив. Конечно, жив. Он ведь рыцарь будущий, а у рыцарей крепкие головы. И значит, все будет хорошо. Хотя бы для него.

— Видишь, как все просто. Стой. Не двигайся.

Надо подчиняться. Замереть. Не думать о том, что он рядом. Не вслушиваться в шаги… он сбоку. И сзади. Близко, настолько близко, что дыхание само обрывается.

— Красивые волосы. Зачем ты их прятала раньше? Можешь не отвечать.

Тисса рада. Она не сумела бы произнести ни слова. А рука Гийома ложится на шею, сдавливает, точно примеряясь, легко ли ее сломать.

Главное, чтобы не очень больно…

Отпускает. Отступает. И вдруг оказывается рядом. Наклоняется к Тиссе, заглядывает в глаза. Гийому нужен ее страх. Его у Тиссы много.

Недостаточно.

Холодное прикосновение пальцев. Тиссе кажется, что они оставляют на коже след, который не выйдет оттереть, как бы она ни пыталась.

Запустив руку в вырез платья, Гийом сжимает грудь.

Больно!

— Улыбнись. Ты же помнишь, о чем мы договаривались?

Помнит. Улыбается. Ненавидит. Вот, оказывается, на что это похоже. Ей всегда казалось, что ненависть — это глупо и если хорошо постараться, то можно простить любого врага. Нельзя.

Гийом наматывает волосы на вторую руку и дергает, заставляя запрокинуть голову.

— А теперь ты меня поцелуешь, правда?

Подчиняться просто, если думать о другом. О том, что руки у него заняты, а у Тиссы свободны. Что в рукаве у нее нож, который легко соскальзывает в руку, а на Гийоме нет кольчуги.

Он стоит так близко.

Увлечен.

Не целует — кусает до крови. Пускай.

Тисса заставляет себя смотреть в глаза. Ему ведь так надо, чтобы она боялась. А ей очень страшно: Тисса никогда не убивала людей.

Она ударила так, как учил дедушка: снизу вверх и налегая всем весом на рукоять, вдавливая клинок в неподатливое тело. Кажется, слышала, как хрустит ткань и что-то внутри Гийома. Он попытался отшатнуться, но запутался в волосах Тиссы.

Рванулся, выдирая пряди. С кровью. И пусть.

— Ах ты тварь…

Красное на белом. Красиво даже. И нож остался в руке, уже не белый и не прозрачный. Скользкий только, приходится сжимать обеими руками. А Гийом не думал падать. Он стоял, трогая живот, точно не в силах поверить, что так глупо попался.

— Я ж тебя…

Шагнул к Тиссе, и она ударила во второй раз… в третий… в четвертый… она не считала. Само как-то получалось. Вынимать и бить. Снова и снова. За страх. За боль.

За то, чтобы Гавин остался жить. Монфор все равно бы избавился от него… потом, наигравшись с Тиссой. Ей бы тоже оставил открытое окно — подсказка и выход. И значит, она все сделала правильно.