Наша светлость

— Именно, — подтвердила Ингрид, до сего момента умудрявшаяся казаться невидимой. Надо бы перенять это полезное умение.

И нюхательная соль как нельзя кстати.

— Нет. Она правильно сказала. Я… я дала повод. И сама во всем виновата.

И губы синеют.

— Так, дыши.

Потом будем нянчиться. Сейчас ее вытащить надо.

— Вдох, считай до десяти, и выдох. Слышишь?

Кивок.

— Вдох! Вот так… выдох. Умница. Еще дыши… правильно все.

Она постепенно успокаивалась и в какой-то момент даже улыбнулась, робко, извиняясь за то, что заставила нас волноваться. Похоже, нельзя затягивать с разговором.

В городе ощущалась близость зимы. Юго вдыхал сырой воздух, наслаждаясь оттенками его вкуса. Отсыревший камень. И дерево. Черная смола, которую привозили в бочках, укрывая их прошлогодним сеном. Алхимики сварят потом кожные зелья, смрадные, едкие. Для этих зелий уже делают кувшинчики с широким горлом, примешивая к красной глине ассурский песок…

На пристани выгружали свежую ворвань в толстых лоснящихся бочках. В старых — варенец, а в новых, помеченных красными крестами, — сыроток.[2] Этот уйдет дороже, глядишь, прямо с пристани. И вонь ворвани перебивала запах рыбьей требухи, которую вычищали из трюмов, полугнилую, мешанную с крысами и остатками хребтов. По воде плыли масляные пятна. И старый шкипер дымил, табаком заглушая горький привкус в легких.

Юго почти дошел до точки — уже виднелись впереди низкие здания складов с разноцветными, многажды латанными крышами, — когда раздалась переливчатая трель.

Шлюхи нырнули в тень.

Матросы ускорили бег, и бочки с грохотом полетели с настила. Шкипер переложил трубку с левого угла губ в правый. А на пристани появились синие плащи.

Юго едва успел убраться с пути.

Редкая цепь, но плащи — это не городская стража. Движутся неспешно, расслабленны, даже ленивы, только впечатление это обманчиво. Лучше не пробовать сбежать. И Юго замирает, сутулясь.

Если охота за ним…

Невозможно. Он вел себя тихо.

Настолько тихо, насколько сил хватало. И недоучка должен был бы расслабиться… не успокоиться — он вовсе не глуп, но расслабиться. Немного.

Оцепление прошло мимо Юго, не удостоив и взглядом. Значит, все-таки склады… типография. Плохо. Уже пятая за прошедший месяц. И с каждым разом новую искать становилось все трудней. Деньги ничто, когда на кону голова.

В другой раз Юго ушел бы — ему не было дела ни до типографии, ни до хозяина ее, которому грозила незабываемая ночь в подземельях замка, ни до прочих глупцов… но имелось одно нехорошее обстоятельство. К счастью, Юго знал, куда направиться.

Пристани — хорошее место для крыс и тех, кто желает остаться незамеченным.

Гудо, прозванный Шепелявым по причине отсутствия некоторых зубов, из-за чего речь его сделалась неразборчивой, не стал ждать, когда Синие выломают дверь.

Лишь только услышав тревожный свисток — не зря, ох не зря Гудо приплачивал местным шлюхам за пригляд, — он подхватил куртку и бодрой рысью кинулся в комнатушку.

Нет, конечно, жаль было бросать все… Станки, почитай, новые. Рамки необкатанные. Шрифты в двойном наборе. И даже пуансоны, с которых уже сам Гудо мог бы шрифт отливать, какой надобно. Не говоря уже о таких мелочах, как запас краски, бумага и те самые листовки, перевязанные и готовые к отправке. Пасквиль, конечно, но… золотой в прямом смысле слово. Лично Гудо ничего не имел против их светлости, которую в глаза не видел. Но бизнес — это бизнес. И если кто-то там в Верхнем замке готов вывалить талер за листовку, то Гудо будет их продавать.

Он выбил доску в полу и выгреб мешочки с золотом. Не так много, как рассчитывал… найти бы ту тварь, которая сдала его. А что сдали, тут Гудо не сомневался: место он сам выбрал, тихое, спокойное, накатанное. И вот тебе, недели не прошло, как выследили, собаки…

Ничего. Гудо матерый.

И с их сиятельством снова никак встречаться не желает. А потому уйдет, не прощаясь.

Он открыл шкаф и, забравшись внутрь, надавил на неприметный рычажок. Задняя стенка раскололась пополам. Гудо пинком расширил щель и оказался в узком проходе. Через пару шагов тот сузился еще больше. Пришлось на четвереньки встать. Ничего, Гудо не гордый и не брезгливый. Крысы сами разбегались, а про то, что хлюпает под его руками, Гудо старался не думать. Главное — золотишко при нем. А есть золотишко и жизнь будет…

Выход был завален мусором, и Гудо пришлось выкапываться наружу. Человек, поджидавший его, не спешил помочь.

— Рад, что ты сбежал, — сказал он, глядя, как Гудо отряхивается от очистков, гнилых веревок и чего-то еще, волокнистого, осклизлого.

Гудо ответил матом. Говорил он искренне, от души, избавляясь от пережитого страха. И замолчал, когда рот вдруг наполнился кислой слюной. А в брюхе закололо… так сильно закололо, что прям невыносимо. Гудо схватился больное место прикрыть, но оказалось, что в боку у него стальное перо торчит.

— Ты… — хотел сказать, но слюны стало слишком много. И она полилась из горла, мешаясь со рвотой и кровью. Ноги подкосились.

— Рад, — повторил человек, ногой переворачивая Гудо на спину, — что ты выбрался.