Вот только сам факт, что Ингрид крала.
— Дальше. — Наша светлость должна знать все, как бы мерзко ни было.
— Макферсон считал, что его дочь использовали. Она так ненавидела отца, да и весь мир…
…который изуродовал ее…
— …а ненавистью легко управлять.
— Кормак?
— Больше некому. У нее была идея…
Навязчивая идея мести миру, который, возможно, и был несовершенен, но настолько ли, чтобы резать его по-живому?
Не знаю. У меня не выходит злиться на Ингрид. Мне жаль ее. Наверное, мертвецов легко жалеть.
— Кормак предоставил возможность идею воплотить в жизнь. Свел с нужными людьми.
…сумев остаться незапятнанным.
— Именно. — Кайя прикасается ко мне осторожно, словно опасаясь, что я оттолкну. — А вот у него было чем подкрепить обвинение против Макферсона. Только теперь это не имеет значения.
Потому что Макферсон мертв. Он предпочел заплатить жизнью за шанс для внука. Но я помню тот разговор… Что будет с Советом? Со мной? И с Кайя?
Страшно.
— Мы уезжаем, сердце мое. Сейчас. Ты должна переодеться.
Да. Скоро ночь, зимняя, долгая, черная. Самая подходящая для побега, потому что иначе, чем бегством, это не назовешь.
— Кайя, — у нас ведь есть еще время закончить этот разговор, — почему она не уехала?
Ответом — золотая пластина в его ладони. Тамга, которую у меня просили.
— Я закрыл город.
— Из-за нее?
Мне больно произносить имя Ингрид вслух.
— Нет. И да… работорговцы, пушки, наемники. Причин множество, но… — Он вытирает слезу с моей щеки. — Я думаю, что дело не только в этом. Ингрид имела цель. И сделала все, чтобы ее достичь.
— Достигла?
— Не знаю. Макферсон боялся, что да. Если так, то жизнь для нее потеряла смысл.
Зато смерть — это красиво. Символично.
— Почему я ничего не заметила? — Закрываю глаза, если открою — слезы рассыплются. — Мне казалось, что я ее понимаю… если не полностью, то лучше, чем остальные…
И я должна была увидеть хоть что-то.
Но что? Нож под юбкой? Тайное письмо, оброненное ненароком? Злость? Ненависть? Обиду?
Хоть что-то, что бы оправдало мою слепоту.
— Иза, я себя каждый день спрашиваю, почему раньше не видел в людях того, что вижу сейчас. И ответа нет. А если бы был…
— …ничего бы не изменилось.
Плакать не стоит. Нашей светлости пора научиться сдерживать эмоции и веру в людей.
— Когда ты понял?
— После зимнего бала. Не я, Урфин. В его списке осталось два имени.
Ингрид и леди Лоу. Кайя поэтому спрашивал, что я думаю о них.
— Почему ты выбрал Ингрид?
Он медлит с ответом, но все-таки признается:
— Кормак не пожертвует своей дочерью там, где можно пожертвовать чужой. Она и вправду была лишь тенью, которой позволили думать, что она свободна. Использовали. И убрали.
Странная логика, но я принимаю ее на каком-то инстинктивном уровне. Лорд-канцлер замешан. Во всяком случае Кайя верит в это, а я верю мужу. Он отпускает меня и, заложив руки за спину, принимается расхаживать по комнате.
Осталась лишь я.
Меня хотят убить? Как-то уже и не смешно… Ингрид имела тысячу возможностей меня убить, но не стала. А те покушения? Неужели всего-навсего забава? Способ выместить злость?
И те листовки, выходит, тоже…
Есть многое другое, о чем я не знаю. Наверное, знать не хочу. И даже злюсь на Кайя за то, что не соврал. Мог бы сказать, что с Ингрид несчастный случай приключился. Внезапная болезнь. Или еще что-то, что позволило бы запомнить ее другом.