Наша трагическая вселенная

На Рождество я спросила у Ви, что это такое я принимаю, и тогда она наклеила на мой пузырек бумажку с перечнем цветов: горечавка, репейник, падуб, граб, овсюг и шиповник собачий.О цветах доктора Баха она узнала относительно недавно, когда работала в доме престарелых: там проводилась экспериментальная программа, в ходе которой его обитателей лечили всевозможными средствами альтернативной медицины. Каждый получил свою комбинацию цветочных настоев доктора Баха, и в обязанности Ви входило составлять эти комбинации заново, когда лекарство у пациентов заканчивалось. Я знала из ее рассказов, что эти настои не содержат в себе ничего, кроме «вибрации растений». Я спросила ее тогда, как же это самое «ничего» может кого-нибудь вылечить? Она не стала говорить об эффекте плацебо, а рассказала о мужской и женской системах рациональности, о том, что иррациональный, женский мир существует в действительности и что это мир пустоты, черная дыра, духовная пещера и «космическое влагалище», в котором ощущаются необъяснимые темные энергии, но энергии эти не менее важны для существования вселенной, чем мужской, вещественный мир, в котором все можно увидеть, пощупать и посчитать. Действительные числа — положительные и отрицательные — это числа мужские, а мнимые — квадратные корни из отрицательных и все остальные, до бесконечности, — женские. Докса [39]— это мужское понятие, а парадокс — женское.

— Спасибо, малыш, — сказал Кристофер.

— А о чем именно ты думал? — спросила я, аккуратно накапав в воду четыре капли «Спасателя». — Вот. Пей медленно.

Я протянула ему стакан.

— Что? — переспросил он.

— Ты говоришь, что весь день думал.

Он залпом выпил весь стакан.

— Да так, о том о сем.

— А если точнее?

— Ну, о том, что все еще может быть хорошо. С нами, с нашим будущим, ну и со всем таким.

— А почему ты так думал?

Наверное, он почувствовал что-то в моем голосе, как и Беша, потому что вдруг нахмурился.

— Да просто думал. Что-то не так?

Я тяжело вздохнула.

— Ну почему обязательно что-то должно быть не так?

— Ну ладно, малыш, не кипятись. Ты намоталась сегодня по этому холоду. Давай я закончу с чаем.

— Да нет, не надо, уже все готово.

Я вынула из чашек пакетики и почистила себе мандарин, а Кристофер тем временем рассказывал, что теперь все будет хорошо, потому что он видел в бесплатной газете объявление о работе, и ему звонил Мик со стройки и сказал, что его обязательно туда примут, если он подаст заявку. Центр сохранения исторического наследия в Девоне набирал людей для реконструкции старой крепости на берегу недалеко отсюда. У Кристофера был для этого необходимый опыт, и Мик собирался возглавить группу из своих ребят.

— А что за крепость?

Кристофер сказал, как она называлась, и я примерно поняла, о чем шла речь. Крепость находилась недалеко от Торкросса и вообще-то представляла собой руины — причем, если я ничего не путала, она всегда была руинами, потому что так задумывалось изначально.

— А это разве не искусственные развалины? — спросила я.

В Южном Девоне было много искусственных руин, особенно у входа в Дартмурскую гавань. Настоящим замкам насчитывалось несколько сотен лет, а развалины-подделки появились тут в основном в XVIII и XIX веках. Вообще-то старые здания и стены не слишком меня интересовали, но эти вот искусственные руины мне очень нравились. Это были бессмысленные постройки, но выглядели они так, будто от них мог быть какой-то прок — как, например, от смотровой башни или от маяка. Некоторые люди даже строили развалины не существовавших древних построек во дворах своих загородных домов, чтобы создать там «историческую атмосферу», и крепость у Торкросса, кажется, была как раз одной из таких подделок. Я точно не помнила, откуда мне все это было известно, но Либби как-то раз насобирала очень много информации о замках Девона: она тогда решила, что хочет устроить себе свадьбу в одном из них. Вариант с развалинами она тоже рассматривала, потому что, по ее словам, и сама была развалиной, поэтому искусственные руины нисколько ее не смущали, а вполне даже вписывались в идею свадебной церемонии.

— Нет, малыш, — ответил Кристофер. — Это развалины настоящего замка.

— А.

— Нет, ну не думаешь же ты, что я стану заниматься реконструкцией искусственных руин?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Они ведь тоже имеют историческое значение, разве нет?

Он рассмеялся.

— Не говори ерунды!

— Почему же это ерунда? Разве не удивительно, что люди тратили время и деньги на то, чтобы возводить постройки, от которых нет никакой пользы и которые нужны только для развлечения, или для того, чтобы у них во дворе было что-то такое, чего нет у соседей, или чтобы притвориться, будто живешь в прошлом, или в сказке, или где-то там еще. Я это все к тому, что история — она ведь тем и интересна, что рассказывает нам о людях, правильно? И, по-моему, люди, которые строили искусственные руины, куда интереснее тех, кто строил настоящие замки.