Наша цель (СИ)

Выпадаю из реальности под музыку, не торопливо подыскивая материал для будущей статьи и ожидая подтверждение от Фрэнка за ту, что была отправлена ему вчера. Всё то, что я делала раньше — кажется таким далёким, чуждым и вовсе не моим. Не знаю почему, но именно из-за подобного исхода, хочется поменять себя полностью: перестроить, переделать, изменить. Начиная внешностью, заканчивая внутренним миром, хочется показать то, что ты станешь только лучше, что ничто не сломит тебя, даже если ты умираешь изнутри — на лице всегда будет присутствовать маска улыбки. И сейчас я понимаю Лизи, которая носила эту маску: танцевала, шутила и улыбалась. Но лишь я знаю и только я слышала, как она всхлипывала ночами в своей комнате. Я слышала это ни один раз, но ничем не могла помочь так же, как и она сейчас мне. Словами рану не зашить. Было больно, я чувствовала, как ломается и рушится самый близкий человек на свете, но я оставалось безоружной, могла лишь свернуть шею Джареда, и одновременно не могла, ведь он страдал не меньше, разве только не скрывая эмоций, ломая и круша всё, что попадалось на глаза. Да и она бы меня не простила. Живя сейчас в соседних комнатах, она бы слышала то же самое. Отчаянье написано на моём лице, но я переняла ту маску, которой пользовалась она, как минимум перед ними или Томом. Это бессмысленно занятие, ведь именно они знают меня как никто другой, но я всё равно занимаюсь подобной глупостью. Кому-то легче высказываться, выплакивать всю боль у кого-то на плече, мне же легче быть одной. Знать, что никто не видит моих слёз.

Странное время: девушки, женщины пытаются скрыть свои слёзы, прячась за независимостью и силой. Показывая, что нам ничто нипочём, горы по колено — мы может усугублять ситуацию. Наверно, нужно показывать свою слабость, но это страшно. Страшно представить, что кто-то может воспользоваться и вытереть об тебя ноги, либо же вытирать. Но, как ни странно, многие с этим живут, ежедневно сталкиваясь с унижениями, побоями и мужским небрежным обращением, как с товаром, предназначенным для одноразового использования. Я не могу судить всех, ведь ситуации у всех разные, но это есть и будет.

Игра в хорошего и плохо полицейского, где сегодня ты хороший, а завтра уже плохой. Нельзя идеализировать человека, и нельзя демонизировать. Нельзя требовать от кого-то соответствовать какому-то образу, как в кино: плохой — совершает только плохое, хороший — делает всё правильно. Нельзя делить мир на чёрное и белое, каждый шаг, день, год или какое-то событие имеет свою краску, свой уникальный оттенок. До прихода в издательство, я часто проводила параллели и переносила ошибки другого на кого-то ещё: Артур и Лизи, которые до чёртиков пугали тем, что я могу повторить подобный исход. У меня получилось, ведь я почти поставила клеймо на Фрэнка, который в корне поменял данные предубеждения, выстроенные в голове. Это моя игра, где я проиграла. Он другой, как и все остальные. Каждый человек — единственный в своём роде. Один такой, не существует копии. Нет на свете второго тебя.

Смотрю за окно, кусая колпачок ручки, который кажется слишком вкусным. Тишина и спокойствие длилось не долго, потому что на порог буквально заваливается девушка. Та самая девушка, которая была с Томом и мой внутренний мир валится.

— Привет, а где Гвенет? — спрашивает она, пока я хватаю ртом воздух.

Собираюсь с силами и пытаюсь успокоить бурю внутри себя.

— Привет. Не знаю.

— А мы случайно не встречались?

— Может быть, — и тебе лучше скрыться с глаз.

— Ладно, спасибо, — улыбается она и покидает кабинет.

Хочется кричать от боли и одновременно благодарить судьбу за то, что она не носит имя Гвенет. Но это означает только одно: даже если она не Гвенет, она точно общается с ней и достаточно хорошо, чтобы вваливаться на порог, как к себе домой. Голову кружит, а тот отвратительный осадок одного слова от Тома, снова эхом разносится по сознанию.

Было.

Хочется бежать, а ещё хочется упасть и не двигаться одновременно. В последнее время я слишком противоречива. Я не могу пойти к Фрэнку как минимум из-за того, что сегодня пятница и у него куча работы, хочется позвонить Лизи и бесконечно реветь в трубку, хочется молчать и разобраться самой. Эти чувства расщепляют на тысячи частиц. Сотни выходов решений при определённом выбранном пути. В итоге я выбираю тот, где ничего не делаю, а таращусь на ту бумажку на полу. Дверь снова открывается, а я хватаю её со стола и обращаю взгляд к рамкам с фотографиями. Их уже две. На второй те, кто стал мне второй семьей: Джаред, которого целуют Мэди и Мэйс в обе щёки, пока мы держим их в воздухе. Это случайная фотография, сделанная Беккой. Мы смеёмся, потому что Мэди укусила его, а не поцеловала, и поэтому лицо у Джареда забавно скривилось. Не считая тех смешных с Томом, эти две, где есть я, Лизи и Бекка, и вторая с их семьей — мои любимые, потому что живые.

— Привет, — приветствует меня девушка примерно двадцати шести лет, с каштановыми волосами, чёрными, как смоль глазами и немного удивленной, но вежливой улыбкой.