Наша улица (сборник)

- Неужели ты не понимаешь? - вставил свое слово дядя Гесл. - Он хочет обеспечить себя нищетой на всю жизнь, вот и решил стать переплетчиком.

Я слушал и улыбался: если бы они знали настоящую причину моего безумия...

Когда я из всех профессий выбрал профессию переплетчика и из всех переплетчиков рыжего Гершла чтобы научиться у него ремеслу, у меня одно было на уме.

Шпринцл-Гретхен.

Избранница моего сердца жила дверь в дверь с рыжим Гершлом. Этого было достаточно, чтобы переплетное дело приобрело в моих чглазах особую привлекательность и рыжий Гершл оказался "самым большим мастером своего дела".

Быть всегда рядом с Шпринцл, видеть ее и разговаривать с ней, когда только мне этого захочется, иметь возможность в любую минуту доказать ей мою верность, мою любовь - вот что руководило мной при выборе профессии.

Профессию переплетчика я бы не сменил не только на часовое дело, но даже на самое настоящее искусство, как не променял бы рыжего Гершла на самого Леонардо да Винчи.

Я уже начал подумывать, что все к лучшему. Получить аттестат зрелости я и через несколько лет успею, а вот такую милую Шпринцл легко упустить ..

Мой день начинался и заканчивался Шпринцл.

По утрам, идя на работу, я на минуту останавливался у открытого окна меламеда Лицхока и вместе "с добрым утром!" бросал Шпринцл букет полевых цветов, которые я собирал для нее на лугу за городскими воротами. Иногда я подносил ей ветку сирени из ксендзовского сада.

Взбираясь на забор, чтобы нарвать сирени для возлюбленной, я рисковал своей единственной парой брюк, так как забор был утыкан гвоздями, а сад сторожили собаки.

Но за слово благодарности от моей Гретхен, за одну ее милую улыбку я был готов все отдать, голову сложить.

В течение дня я несколько раз забегал к моей возлюбленной как был - с засученными рукавами, в измазанном клеем фартуке, - забегал на минутку, чтобы только посмотреть на нее, сказать ласковое слово, бросить шутку...

После работы, вместо того чтобы пойти домой поесть и отдохнуть, я заходил к Шпринцл и просиживал у нее до поздней ночи.

Но скоро я начал замечать, что слабый огонек, тлевший в ее сердце, не только не разгорелся пламенем, подобно тому, который горел в моем сердце, - он померк, стал чадить, пока наконец совсем не погас, как грошовая свечка на ветру. Гретхен все чаще встречала меня с нахмуренным личиком, мои нежные слова выслушивала с недовольной миной или же просила перестать "говорить глупости". Все чаще она стала под предлогом срочной работы отказываться от моих уроков.

Даже по субботам, которые раньше были полностью моими, она тоже меня избегала.

- Шпринцл нет дома Ждать незачем: она, наверно, поздно придет, встречала меня ее мать, высохшая женщина с черным лицом и бельмом на глазу.

По упорно избегающему меня взгляду единственного зрячего глаза я видел, что она врет: Шпринцл дома, она скрывается от меня.

Я был вне себя, меня душило отчаяние. Пусть кше скажут, что случилось, пусть объяснят, чем я провинился.

Наконец правда всплыла на поверхность: Шпринцл, оказалось, не хотела ухажера переплетчика в запачканном фартуке и в рубашке с засученными рукавами. Если я сошел с ума и захотел стать переплетчиком, так она, слава богу, еще в здравом уме. Она не даст окрутить себя переплетчику.

Я вытер холодный пот со лба.

- Только и всего? К черту переплеты! Я поступлю в аптеку, а там видно будет...

Но почему так сморщился гладкий лоб Гретхен? Почему она избегает моего взгляда9 Что ее гнетет?

Она, оказывается, и аптекарских учеников не любит:

они все какие-то недотепы, и от них всегда пахнет лекарствами, но дело не в этом.

Гретхен положила свою маленькую ручку на мою огрубевшую руку. Она подняла на меня глаза, невинные глаза Гретхен, и почти просительно сказала:

- Какой толк в наших встречах? Вы еще так молоды и... и не пристроены... А я бедная девушка...

Моя свободная рука закрыла ее мягкую ручку.

- Гретхен, золотая моя, не будем говорить о толке.

Забудь о бедности. Самый большой толк - в любви, молодость - самое неоценимое богатство.

Гретхен умненько улыбалась и сочувственно качала головой по поводу моей непрактичности, как будто бы ей было по меньшей мере дважды семнадцать лет.

- Ах, глупый, глупый мальчик! Будь я раскрасавицей, разве я могу на что-нибудь надеяться, если у меня ни копейки за душой и ни одного хорошего платья!

Ей так надоела нищета Заречья! Так хочется жить как все приличные люди.

- Приличные люди! Я тебя поставлю выше этих "приличных" людей, выше всех... Ты только подожди, наша жизнь ведь только начинается...

- Ждать? Сколько ждать? Чего ждать?

Пока я чего-нибудь добьюсь, может и десять лет пройти.

Что же ей, так и пропадать за папиросами? Нет, она бедная девушка, и ей нечего ждать. Ей нельзя забивать себе голову пустыми фантазиями...