Наша война

10 августа в 11 часов вечера меня вызвал к телетайпу генерал Посас. Телетайп обслуживал Арагонский совет и военную комендатуру, но находился в руках персонала Совета. Когда я явился для переговоров, у телетайпа дежурила девушка лет двадцати пяти, которая и соединила меня с Посасом. После того как я назвал себя, командующий армией ограничился короткой условной фразой, сказав: «Завтра это выйдет». Я ответил ему: «Мой генерал, можете сообщить министру обороны, что все меры приняты. Артиллерия установлена, танки и пехота на своих исходных рубежах; если кто-либо двинется, я раздавлю их…» Сделанную мною паузу генерал использовал, чтобы сказать: «Хорошо, хорошо, желаю удачи…» На этом наша связь прервалась. У дежурной я потребовал ленту с записью разговора; она ответила, что лента должна остаться в архиве. Но я решительно повторил требование, и она отдала мне ленту. Уходя, я сказал одному из сопровождавших меня офицеров, чтобы он понаблюдал, пойдет ли девушка в помещение Совета. Это действительно произошло спустя три минуты после нашего ухода. Был дан сигнал тревоги, и началось беспорядочное бегство членов «анархистского правительства» и их соратников. Одного за другим их ловили на установленных нами на дорогах контрольных пунктах, в 3–4 километрах вокруг Каспе. План психической атаки, осуществлявшийся на протяжении нескольких дней, — маневры пехоты в окрестностях Каспе с артиллерийской стрельбой, прохождение батальона танков по улицам Каспе, причем на танках демонстративно вращались пушечные башни; движение моторизованных сил и т. п. — дал свои результаты. Ненавистный народу Арагонский совет развалился без единого выстрела. И когда на следующий день, 11 августа, декрет о его роспуске появился в правительственном вестнике, Совета уже не существовало. Всех министров «анархистского правительства» (за исключением председателя Аскасо, еще днем уехавшего в Валенсию), как и четырех членов национального комитета СНТ, арестовали при попытке к бегству. Контрольные пункты всего арестовали только 120 человек, остальные были освобождены.

На следующий день я получил приказ Рохо явиться в Валенсию. Когда я прибыл, он сказал мне, что министр уже ожидает меня и что Прието взбешен. Как и в первый раз, Рохо проводил меня до кабинета Прието. Но теперь министр не улыбался, не коснулся моего плеча и не предложил сесть. Он стоял посреди комнаты и, пустив в ход все свои комедиантские способности, начал кричать и ругать меня так, чтобы тридцать — сорок человек, находившиеся в приемной, слышали его: «Что вы наделали в Арагоне? Вы убили анархистов! И теперь они требуют вашей головы. Я должен ее им выдать или — начать новую гражданскую войну!» Я дал ему возможность разыграть эту комедию до конца и, когда Прието замолк на секунду, чтобы перевести дыхание, еще громче, чем он, — чтобы меня тоже слышала публика в приемной — ответил: «Господин министр, прошу извинить меня за то, что не выполнил ваших указаний относительно расстрелов анархистов; дела сложились так, что не было необходимости применять какие-либо крайние меры. Арестовано сто с лишним человек. Они будут преданы суду или освобождены, как вы прикажете». В этот момент Прието выбросил свой главный козырь: «В кабинете Сугасагойтии, министра внутренних дел, — сказал он, — в настоящий момент находится делегация национального комитета СНТ, утверждающая, что четыре члена национального комитета убиты и их трупы обнаружены на дороге Каспе — Альканьис и что СНТ готовит всеобщую забастовку».

Это ложь, ответил я, члены национального комитета арестованы, но не расстреляны. Все сказанное мною можно проверить на месте. Прието позвонил по телефону Сугасагойтии и передал ему мои слова. Министр внутренних дел повторил, что находящаяся в его кабинете делегация СНТ утверждает противоположное, особенно в отношении «расстрелянных». Представители СНТ как раз, видимо, и жалели о том, что мниморасстрелянные в действительности оказались в живых и находятся в руках 11-й дивизии. Наконец договорились, что я отдам приказ освободить всех арестованных. Прието дал мне распоряжение тут же составить приказ и велел Рохо отправить его по назначению. Так и было сделано. Но приказ я составил таким образом, чтобы начальник моего штаба понял: выполнять его до моего возвращения не следует. Я хотел, освобождая анархистов, принять все меры, чтобы их не расстреляли другие, взвалив за это ответственность на 11-ю дивизию.

13 августа всех арестованных освободили, а здания, находившиеся во власти «анархистского правительства», перешли в распоряжение комитета Народного фронта.