Наша война

Поблагодарив за приветствие, я выразил протест по поводу намерения разоружить нас и отправить в концлагерь. Затем вынул свой пистолет и бросил его на землю, отдав приказ всем последовать моему примеру. Люди проходили передо мной, и каждый, прежде чем бросить свое оружие, смотрел на меня, и в глазах солдат я видел боль и сомнение…

Это был самый горький момент в моей жизни! Как несправедливо и скорбно было то, что бойцы, закаленные тремя годами беспрерывных сражений, вынуждены сейчас бросать оружие и идти в концлагерь. И эту боль усиливало недостойное поведение некоторых французских офицеров — не дождавшись нашего ухода, они начали делить военную добычу: они буквально вырывали друг у друга брошенные нами пистолеты.

От границы нас препроводили в Баниульс, где меня и еще шесть командиров и комиссаров старших чинов отделили от остальных. Позже я узнал, что, в то время как с нами военные власти обращались корректно, а гражданские даже сердечно, в отношении всех остальных проявлялось всевозможное свинство.

Вот небольшой факт, который дает представление об отсутствии должного достоинства у многих французских офицеров, которым было поручено принимать нас. За несколько дней до начала Теруэльской операции мексиканский посол, полковник Техада, вручил мне великолепный призматический бинокль — подарок президента Мексики, генерала Ласаро Карденаса, с первых дней бывшего на стороне Испанской Республики. Бинокль был у меня до конца войны, до того как в Баниульсе один французский офицер настоял на том, что призматические бинокли также относятся к вооружению. Возражения моего адъютанта, у которого в тот момент находился мой бинокль, не были приняты во внимание, хотя он указывал на серебряную пластинку с мексиканским гербом и дарственной надписью президента на футляре бинокля. Единственное, чего адъютант добился, — это возвращение ему футляра.

Совершенно по-другому отнеслись к испанским беженцам французский народ и прежде всего рабочие во главе с Коммунистической партией. Они проявляли настоящую сердечность и солидарность. Во Франции в то время обстановка была не легкой. Вскоре и французский народ стал жертвой капитулянтской политики своего правительства, способствовавшего поражению испанского народа.

Касаясь нашего перехода во Францию, франкисты много писали о «золоте Листера». А правда была такова: 10 февраля утром мы смогли выпить кофе во французском городишке Баниульсе только благодаря тому, что у одного из нас, у Севиля, кажется, если не изменяет мне память, нашлась монета в одно дуро. Эти пять песет и были всем капиталом, которым располагали шестеро командиров и комиссаров, оторванные от своих войск французскими властями и ожидавшие отправки в концлагерь. Но лагеря мы все-таки избежали: утром появились Модесто, Антон и другие товарищи с несколькими автомобилями. Воспользовавшись царившей неразберихой, мы сели в машины и отправились в испанское консульство в Перпиньян. Консульство было для нас одновременно и убежищем, и мышеловкой, так как полиция, хотя и не входила в здание, но установила наблюдение снаружи и задерживала всех выходящих.

Я оставался в консульстве до следующего дня. То, что происходило там, было возмутительно: консул оказался явным реакционером, он не пожелал даже встретиться с нами. А на улице нас подстерегала полиция.

11 февраля ночью повидаться с нами пришла Констанция де ла Мора, и я решил выйти с нею. Все сошло удачно, и меня спрятали у Марты Уисманс, бельгийской журналистки, — она была в Испании в качестве корреспондента. На следующий день я выехал в Тулузу, установил там контакт с товарищами и подготовил свой отъезд в зону Центр — Юг.

Сражение за Каталонию закончилось. Несколько позднее генерал Рохо писал: «Сражение за Каталонию мы начали проигрывать, когда приостановили операцию у Мотриля. А для расстройства планов противника было достаточно этой операции во взаимодействии с последующим маневром в Эстремадуре и Мадриде. Если бы Франко снял войска с Каталонского фронта, мы выиграли бы немного больше времени, чем за период дождей, и, таким образом, добились бы, чтобы крайне необходимое вооружение прибыло вовремя и принесло пользу в Каталонии и в Центре».

В обстановке, в какой находилась Испания в конце 1938 года, только комбинированные действия армий Каталонии и зоны Центр — Юг могли изменить ход и развязку Каталонской операции. Ни Генеральный штаб, ни правительство не смогли добиться этого. Более двух третей вооруженных сил Республики (включая флот) находилось в зоне Центр — Юг в бездействии, тогда как войска в Каталонии обескровливались в неравном сражении. В то время как небольшая часть нашей армии сражалась против основных сил противника, главная часть Народной армии соблюдала непростительный нейтралитет.