Наша восемнадцатая осень

У контрольно-пропускного пункта нас остановили. Младший лейтенант, вероятно караульный начальник, и молоденький солдат с винтовкой в руках с любопытством оглядели меня и пленного с головы до ног. Наверное, они тоже впервые в жизни сталкивались с вражеским солдатом вот так – лицом к лицу.

– Откуда?

– С переднего края, – ответил я.

Меня почему-то обозлил вопрос солдата. Откуда я еще мог вести пленного, как не с передовой?

– Говорят, немцы провели разведку боем? – полюбопытствовал солдат.

– Было, – ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не послать солдата куда подальше. "Говорят!", "Разведка боем!" Побывал бы ты сам в этой разведке…

– Жарко было? – спросил лейтенант,

– Два раза атаковали, Где у вас штаб?

– Прямо по улице, потом налево, В школе.

Солдат отодвинулся, пропуская нас.

– Комм! – приказал я немцу.

Наконец мы добрались до кирпичного здания школы. Все окна были распахнуты на улицу. Из одного доносился быстрый треск пишущей машинки, у другого стоял пожилой майор и, прихлебывая из алюминиевой кружки, читал какую-то бумагу.

– Кому сдать пленного? – спросил я часового у входа,

– Ты где его подхватил? – удивленно спросил часовой, уставившись на немца.

– На передовой,

– Вот черт! – восхищенно сказал часовой, – Ты из какой части?

– Из взвода сержанта Цыбенко. Пехотный резерв.

– Товарищ майор, "языка" привели с переднего, – доложил часовой в окно.

Майор поставил кружку на подоконник.

– Давайте сюда.

Я ввел немца в просторную комнату, в которой раньше был класс. На стене еще сохранилась черная доска, и даже на лоточке для мела лежала ссохшаяся белая тряпка. Учительский стол был завален какими-то папками и бумагами.

– Где сопроводительная? – отрывисто и не глядя на меня спросил майор.

– А… никакой сопроводительной мне не дали, товарищ майор. Просто приказали вести.

– Черт знает что! – сказал майор. -Арефьев! – крикнул он в окно. – Переводчика сюда. Живо!

Он сел за стол и стал разглядывать пленного. Немец стоял у доски, опустив руки по швам, и, отвернув лицо от майора, уставился на какую-то точку в стене. Казалось, ничто его уже не интересует; ни человек, который находился перед ним, ни дальнейшая судьба, ни сама жизнь. Он как бы весь ушел сам в себя, даже в глазах не осталось намека на движение мысли, Они застыли, не мигая, как две стекляшки. От этого оставалось какое-то тягостное впечатление.

– Товарищ майор, разрешите идти? – попросил я.

Майор ничего не ответил, даже как будто не услышал вопроса. Пришел переводчик с двумя сержантскими треугольничками в петличках" придвинул еще один стул к столу, сел. Потом в класс вошли какие-то офицеры в рыжих, выгоревших гимнастерках. Майор развернул на столе топографическую карту и сказал переводчику:

– Начнем.

Переводчик вынул из планшета лист бумаги и карандаш и сказал пленному:

– Неер коммен.

Немец подошел к столу,

– Ирэ фамилиен, наме? – спросил переводчик.

Пленный молчал,

– Загэн из ди нумер ирэ абтайлюнг?

– Цвайундфюнфцихь рэгиментс инфантери. Зюдгруппэ.

Я отошел к двери.

– Слышь, ты откуда родом? – тронул меня за локоть часовой, заглядывавший в комнату.

– Я? Из Нальчика. А что?

– Да так… – сказал часовой, – Я вот из Крымской. По второму году служу, а земляков не встречал ни разу. Сам фрица поймал?

– Нет. Наш взводный его прихватил где-то. Во время боя.

– Отвоевался фашист, – сказал часовой,

…Офицеры у стола разбирают какие-то документы, отобранные у пленного, Майор передает переводчику небольшой листок плотной бумаги и водонепроницаемый конверт из тонкой парусины.

– Что это такое?

Переводчик вглядывается в текст, напечатанный на листке, и вдруг встает.

– Это стоит послушать всем, товарищи. Мне лично подобная штука попадает в руки второй раз. Так называемый "Ериннерхайт фюр дойчен зольдатен". Знаменательный документик. – Он начинает громко читать:

Памятка немецкому солдату.

ПОМНИ И ВЫПОЛНЯЙ.

У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского. Не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик. Убивай! Этим самым ты спасешь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишь себя навеки. Помни это каждый час, каждую минуту, каждую секунду. Убивай!

Кончив чтение, переводчик несколько мгновений в упор смотрит на пленного, будто хочет увидеть на его лице раскаяние или страх. Пленный вздергивает голову. Глаза его оживают, По губам скользит что-то вроде улыбки.

– Дас ист дер кампф умс дазайн! – говорит он, словно бросая вызов майору, переводчику и офицерам, – Хайль Гитлер!

Несколько секунд все молчат.