Наша восемнадцатая осень

Она подняла лицо, сырое от слез, испуганное, чужое, и уставилась в угол комнаты, продолжая вздрагивать. Понемногу она успокоилась и словно окаменела. Я присел рядом с ней. Только сейчас до меня начало доходить, что за эти несколько месяцев она стала намного взрослее, чем я.

Мы сидели молча. В комнате медленно густели сумерки.

Потом пришла Тонина мать, как всегда, шумная, громоздкая.

– Довели девку! – загрохотала она. – Де ж таке видано, щоб детей малых в операционные посылать! Вона ж в мене вон яка нервна та худенька, як ниточка! Ну, хватит, ясынька, хватит! Пийдешь завтра до своего начальства та побалакаешь, щоб обратно у палаты перевели… Попей-ка лучше молочка та молодому человеку предложи тоже…

…Так я и не узнал, перевели Тоню в палаты выздоравливающих или она осталась в операционной. Неделю назад госпиталь, в котором она работала, эвакуировали в Орджоникидзе. Она уехала со своими ранеными. И до сих пор ни одного письма. Ни мне, ни домой…

– Кто хочет пить? – спрашивает Лева Перелыгин, доставая из рюкзака кружку,

Пить вдруг захотели все.

Мы гурьбой бросаемся к водопроводному крану и, отталкивая друг друга, ловим тоненькую струйку ладонями, ртами и кружками. Вода тепловатая, но какая вкусная! Я пью пригоршнями, потом сую под кран, голову. Эх, черт, сейчас бы на речку! Отпустили бы на часок, ведь здесь совсем рядом, только спуститься под обрыв,

Наконец меня выпихивают из-под крана. Я отряхиваю рубашку, приглаживаю волосы и вдруг вижу мать. Она стоит, притиснутая толпой к забору, и смотрит на меня. Зачем она здесь? Ведь, кажется, мы уговорились… Мы распрощались у хлебного магазина, и она несколько раз догоняла меня и все напоминала про носовые платки, чтобы я не забывал их стирать, про то, чтобы писал отцу, чтобы не доверялся особенно людям (они ведь бывают всякие!) и чтобы не забывал, что она одна, совсем одна…

Я оглядываюсь. Ребята все еще плещутся под краном,

Неужели мать не понимает, что я уже взрослый и что ее опека мне не нужна, что мне неудобно перед ребятами? Вот ведь и Васю Строганова никто не провожает, и Витю Монастырского, Я укоризненно взглядываю на мать и вдруг замечаю недалеко от нее Лидию Ивановну, мать Вити Денисова.

– Витька, – говорю я, – Лидия Ивановна пришла!…

Но Витька уже и без меня заметил, Он бросается к забору и начинает о чем-то оживленно разговаривать с матерью. Она передает ему какие-то свертки, кулечки,

– Илларион, – говорит мне мать, – Я тебе масло принесла, И помидоры. А вот здесь – огурцы…

Я подхожу к забору, принимаю от нее масло, завернутое в провощенную бумагу, и пакетики с огурцами и помидорами.

– Не слышал, когда вас отправят?

– Нет, ничего не слышно, но, наверное, скоро, – говорю я.

– Может быть, тебе денег дать? Мало ли что…

– Не нужно, мам, Для чего в армии деньги?

– А то возьми, – говорит она. – У меня с собой есть двадцать рублей,

– Не нужно, ма!

– Ты слышал, что немцы взяли Георгиевск?

– Знаю!

Глаза у нее наливаются слезами. Ну вот…

И тут с середины военкоматовского двора катится рокочущая команда:

– Призывники! Стр-р-оиться!

…Мы стоим в колышущемся строю посреди двора. Справа от меня Лева Перелыгин, слева Витя Денисов, Сколько же всего нас? Наверное, человек двести, не меньше, В четыре ряда мы стоим на вытертой ногами траве военкоматовского двора, И все это очень похоже на какой-то огромный урок военного дела. Сейчас, вот сейчас выйдет к строю преподаватель в полувоенной форме, сделает деревянное лицо и по-фельдфебельски рявкнет:

– Смир-р-р-на!

И когда шеренга застынет, выпятив вперед подбородки, подмигнет и самым обычным голосом скажет:

– Сегодня придется побегать, ребята,

Только один короткий миг это было похоже на урок, А потом из черного провала военкоматовской двери вышел седой подполковник, остановился в десятке шагов против строя и, терпеливо переждав, когда затихнет шевеление и шелест голосов, начал негромко:

– Товарищи призывники! Вы начинаете службу в Красной Армии в трудный для Кавказа час. Вчера в полдень фашистские войска заняли Георгиевск и Минеральные Воды, Части нашей Тридцать седьмой армии в настоящий момент ведут упорные бои под Пятигорском. Враг рвется к нашему городу. Быть может, через несколько суток здесь пройдет линия фронта. В этих тяжелых условиях командование Северо-Кавказского военного округа решило досрочно призвать вас на военную службу и вывести из города. Многим из вас еще не исполнилось восемнадцати. Но в минуту грозной опасности для нашей Родины вы не можете оставаться в стороне. Сегодня вы становитесь защитниками священных завоеваний наших. Вы попадете в военные гарнизоны, где вас будут учить владеть техникой, которую Родина вам доверит. Быть может, вам придется учиться воинскому мастерству в боевых условиях, Я верю, что каждый из вас выполнит воинский долг, как подобает советскому человеку, Присматривайтесь, что и как делают ваши старшие товарищи. Будьте беспощадны и непримиримы к врагу.

– Значит, прикомандируют к частям, – шепнул мне Лева. – Надо держаться вместе.

– Постараемся…

Подполковник умолк.