Наша восемнадцатая осень

Курсанты пели эту песню вполголоса, некоторые сидели, подперев головы руками и задумчиво глядя в сторону, В такие моменты они казались мне многоопытными людьми, давно уже познавшими скупую радость побед и скорбь поражений, людьми, прошедшими огонь, ярость атак и пыль бесконечных дорог.

Не все на войне сбывается,
Не каждый с войны возвращается,
И если судьбою написано не видеть мне радостных дней,
Помни, я дрался за жизнь твою,
Безмерно мною любимую,
Помни, ну пусть недолго, хотя бы при жизни моей…

Но кончалась песня, и они снова превращались в таких же, как мы, мальчишек, одетых в военную форму, разве только немножечко постарше и чуточку больше нас понимающих в трудном военном искусстве…

Были среди курсантов чернобровые, широкоплечие грузины, неторопливые светловолосые кубанцы, стройные, как девушки, осетины, которые даже в строю сохраняли танцующую походку горцев. Были украинцы, русские и армяне. Было даже несколько парней из Средней Азии, невесть как попавших в эти далекие от дома края.

Они занимались в отдалении от станицы, в полях, где стояла неубранная кукуруза, и часто оттуда доносились до нашего полигона упругие хлопки тяжелых противотанковых ружей и беглая винтовочная стрельба. От Цыбенко мы узнали, что у них тактические учения максимально приближены к боевой обстановке.

— Товарищ сержант, как вы думаете, получатся из нас когда-нибудь настоящие солдаты или мы еще носами не вышли? — спросил однажды Лева Перелыгин.

Цыбенко посмотрел на него с удивлением;

— Ще на свити не було чоловика, з которого не получився бы солдат, Конечно, если это чоловик, а не хвороба.

И тут вопросы посыпались со всех сторон.

— А когда присягу принимать будем?

— Що, не терпится? Успиимо на свий вик навоеватись. Нам з вами вись Кавказ освобождать.

— Ну а все-таки?

— От научитесь действовать на местности, гарно держать у руках пулемэт, пройдете курс молодого бойца — тамочко и до присяги недалеко.

— А долго еще этот самый курс?

— Само бильше — недиля.

— А потом на фронт?

Цыбенко улыбнулся;

— Трошки почекаем. Може, сперва наши союзнички, англичане та мериканцы, откроють второй фронт, а тамочко и мы подключимся.

— А что вообще слышно насчет второго фронта? Шевелятся они там или нет?

— Що слышно? Слышно, що договариваются. Вже цилый год договариваются. Я ще первый раз у госпитале лежал, они договаривались и до сих пор договариваются.

— Вояки! — произнес кто-то. — Торгаши они, а не вояки. Смотрят, где потеплее да полегче!

— Привыкли обещаниями кормить.

— Я тоже думаю, що ниякий надии на союзников немае, а потому, хлопцы, кончай перекур, та повторимо ще раз устройство пулемэта, бо стрелять в германа придется нам з вами, а не тому самому Рузвельту або Черчиллю. От так.

И мы принимались в сотый раз отсоединять ствол от ствольной коробки с кожухом, снимать затворную раму с газовым поршнем и разбирать приемник до обалдения надоевшего ручного пулемета системы Дегтярева, который между собой называли просто ДП.

Цыбенко устраивал нам допросы с пристрастием, разбирал весь пулемет до винтика, смешивал все детали в кучу на расстеленной плащ-палатке и заставлял восстанавливать ДП по времени. Рекордом была сборка за семь минут. Рекордсменами у нас были Юрченко и Вова Никонов, Третье место прочно занимал Витя Денисов, наш бессменный комсорг.