Наша встреча роковая

Ничего ответить девушка не успела: пробившаяся к ней Настя обняла и ее и Дину, крепко прижала к себе.

– Бедные мои, бедные… – шептала старая цыганка, и только тут Мери заплакала. Рядом толпились цыгане, обнимали ее, гладили по спине и плечам, восхищались, смеялись, ахали, вспоминая минувшую жуть. А она все плакала и не могла остановиться. И через плечо Насти смотрела, не отрываясь, не таясь, в смуглое сумрачное лицо Сеньки. А он смотрел на нее. Смотрел своими черными, огромными, неподвижными глазами, смотрел без улыбки – до тех пор, пока стоящий рядом дед не бросил ему чуть слышно несколько слов. Семен вздрогнул, отвернулся и пошел к лошадям.

Все цыгане сошлись на том, что лучше им поскорее убраться от этого проклятого места, и вскоре вереница разбитых телег уже ползла по дороге навстречу высоко стоящему солнцу. Однако за день успели сделать не больше десяти верст: кони, шагавшие целую ночь, сильно устали, и табор с трудом дотащился до станицы на берегу узкой, желтоватой речонки. Цыгане распрягли лошадей, отогнали их к воде, принялись растягивать палатки. Несколько женщин отправились в станицу, не переставая наперебой обсуждать утреннее происшествие. Вместе с ними ушла Дина.

Вечером солнце, красное, дымное, огромное, садилось в степь. Низкие лохматые облака над горизонтом залились оранжевым сиянием, небо золотилось, постепенно бледнея и переходя в блеклую зелень на востоке, где уже зажигались звезды. Дневная духота спадала; от реки, где бродили облитые закатным светом кони, тянуло свежестью. Мери принесла ведро воды, умыла раненого, сменила ему повязку. В который раз, передернув плечами, подумала о том, что могло бы случиться, не догадайся Дина натянуть на Рябченко цыганскую одежду. Никакое заступничество княгини и княжны Дадешкелиани не помогло бы…

– Ну, что там Сенькино начальство? – в шатер просунулась повязанная синим платком голова Насти.

– Кажется, лучше, – задумчиво отозвалась Мери. – Бог знает… может быть, и выживет.

– Бог дураков-то любит, – улыбнулась Настя. – Выходи, девочка, поешь. Я тут из чего осталось похлебку наварила. Илья, и ты садись.

– Говорил я вам всем, курицы… – проворчал дед, который сидел у костра с прохудившимся сапогом в руках и бешено тыкал в него шилом. – И этому дураку говорил: беду на свою голову подбираешь! Взяли моду – в гадженские дела соваться! Без них будто горя мало! Вот и доигрались – чуть весь табор не положили, а за что?! Сопливая девчонка всех вытащила, а ежели б нет?! Вот отвечай, паршивец, что бы мы делали, коли б Меришки под рукой не оказалось?! Отвечай, тебя спрашиваю!!!

Сенька, который лежал в траве возле своей палатки и как мог делал вид, что бурчание деда относится не к нему, перевернулся со спины на живот, сунул в рот соломинку. Подумав, не спеша сказал:

– Вот что не пойму, дед, – откуда они узнали, казаки-то? Про командира моего? Ведь быстро-то налетели как… И знали, где искать!

– Ну, откуда… – пожала плечами Настя. – Гаджэ, наверное, им и сказали. С Безместного.

– Зачем им?

– Да мало ль зачем… Кто их теперь разберет… Раньше все люди как люди были, а нынче… Меришка, а ты как думаешь?

– Мне кажется, хуторским это ни к чему, – ответила Мери. – Ведь они вместе с нами хоронили убитых, и тех и других…

– Но кто же тогда? Донес ведь кто-то, собака этакая! Кому понадобилось?!

– Да будто некому нынче донести… – вздохнула Мери.

Без всякой задней мысли она посмотрела на Мардо, который сидел у своего шатра и сосредоточенно разбирал на части свой наган. Взгляд Мери встретился с узкими черными глазами Митьки. Мгновение они смотрели друг на друга. Митька первым отвел глаза и, глядя через плечо Мери на деда Илью, растерянно сказал:

– Морэ, да я ж из табора не отлучался вовсе…

Старый цыган, словно ничего не услышав, закряхтел, вновь склонился над своим сапогом, и Мардо тут же опомнился. Выругался грязно, зло, сквозь зубы, бросил разобранный наган, вскочил и, не оглядываясь, ушел в шатер. Настя медленно взялась за голову, всхлипнула. Забытая похлебка бешено бурлила в котелке. Мери подхватила было упавшую из рук Насти на траву ложку и увидела вдруг, что Сенька, приподнявшись в траве, улыбается – широко и весело.

«Что ты?..» – одними губами испуганно спросила она.

Сенька взглядом показал ей на что-то за ее спиной, Мери обернулась – и увидела, что из глубины шатра на нее в упор смотрят карие, еще мутные после забытья глаза красного командира.

Девушка вскочила, но Сенька успел первым. Одним могучим прыжком он покрыл расстояние между костром и палаткой и, упав на колени рядом с раненым, спросил:

– Товарищ комроты, Григорий Николаевич, узнаете меня?

Пересохшие губы Рябченко дрогнули.

– Смоляков? Цыган, это ты? Но… откуда?

– Вы молчите покудова, – сурово распорядился Сенька. – С того света выбрались с божьей помощью – вот и отдыхайте. Опасности никакой, белых нет, вас не продадут. Только разговаривать не надо.

– Постой… Смоляков, но как же… – Раненый попытался приподняться, но тут же по его лицу пробежала судорога, и он рухнул на подушку.