В кабине повисло молчание. Только автопилот деловито попискивал, отмечая километры высоты — до ближнего космоса осталось не более пятнадцати минут… А там уже будет не до разговоров — тактическая карта показывала приближающиеся колонны неприятеля. Судя по всему, стартовали со всех натовских космодромов Восточной Европы. Единственно, что успокаивало, Евросоюз отказался участвовать в этой операции…
Ожил динамик. На ломаном русском языке кто-то воодушевленно вещал:
— Русские, не сопротивляйтесь. Мы пришли освободить вас от деспотизма власти. Мы дадим вашей стране благополучие и демократические идеалы.
— Как знакомо… А пачку печенья и банку варенья? — проворчал Могильников и, выводя истребитель на атакующую траекторию, затянул странную песенку:
Рядом перестраивались в плоскость атаки другие истребители группировки. Времени почти что не осталось — слишком близко вышли к «эсэсовцам».
— Откуда песенка? — хохотнул Аксенов.
— Наследие молодости… моего отца. В детстве он мне напевал — говорил, что у них на филфаке МГУ песенка была ой как популярна.
— Любишь ты диковинки собирать.
— Люблю, — пробормотал Могильников, всматриваясь в тактический дисплей. — Нам песня строить и жить помогает… Аксенов, готовься маркировать цели для ракет. Время огневого контакта — минута пятьдесят. Алексей, ты на управлении — пока что от тебя высший пилотаж не потребуется.
В кабине сгустилось какое-то иррациональное спокойствие. Ерофееву даже стало жутко — он понимал, что меньше чем через минуту они выпустят ракеты, по ним тоже, скорее всего, ударят, и закрутится бешеный волчок боя, разбрасывая во все стороны обломки кораблей, лучи лазеров, снаряды твердотельных пушек, стремительные росчерки ракет. Но Алексей так и не решился нарушить тишину.
Вместо него это сделал Могильников, затянув очередной куплет безумной песни.
— Борис, запускай ракеты.
— Готово, — отозвался Аксенов. — Эй, кадет, не дрейфь — наш командир любит песни попеть во время боя. Привыкнешь!
Истребитель задрожал, когда пять серебристых снарядов сорвались с направляющих и, опалив броню огненными хвостами, ринулись к невидимому пока строю «эсэсовских» кораблей.
— Да, ничего, — пробормотал Ерофеев, пытаясь унять дрожь в пальцах.
Насмешливое пение Могильникова наводило на Алексея еще больший ужас, чем осознание того, что в любой момент «сушка» может развалиться на несколько обломков под ракетным ударом какого-нибудь «эсэсовца».
— До поражения цели… десять… девять, — монотонно проговаривал Аксенов, — третья сбита… семь… шесть… пять… Ответный ракетный залп. Алексей, на турели. Вторая сбита… четыре… три… два… Попадание. Еще одно. Одна мимо — ищет, ищет… нет, сорвалась.
На миг в истребителе повисла тишина.
И вслед за ней радостный рев:
— Есть же, есть! — завопил Аксенов.
— Две машины!!! — счастливо орал Алексей Ерофеев — радовался безудержно, по-мальчишески, на мгновение забыв, что к ним уже движется вражеская ракетная контратака.
Артем коротко рявкнул:
— Ура!
И сразу же осадил экипаж:
— Рано еще радоваться. Управление беру на себя. Аксенов, Ерофеев, на турели. Если автоматика затупит, у вас будет очень мало времени. До удара восемь… семь… пускаю противоракеты… Держитесь, ныряем!
Корабль ухнул вниз. На мгновение невесомость сменилась видимостью притяжения — Ерофеев вцепился в подлокотники, забыв про оружейный дисплей.
— Кадет, — рявкнул Ерофеев, — за турели! На земле наблюешься!
— До удара пять… — Могильников усмехнулся, — не кричи на парня, сам таким же был… три… на хвосте три ракеты. Остались две! Одна еще держится… Приготовиться!!!
…
…
…
Но удара не последовало.
— Фух, — выдохнул Аксенов. — Вот о чем тебе, кадет, рассказывали. Могильникова костлявая стороной обходит из уважения к фамилии.
— Боря, заткнись, — незлобиво отмахнулся Артем, — надоел уже… Просто нам повезло. Собрались, ребята! Аксенов, второй залп — расставляй маркеры! Ерофеев, ты тоже поработай с целеуказанием. Время до огневого контакта главным калибром тридцать секунд.
— Готов! — коротко ответил Аксенов.
— Тоже! — вслед за ним Ерофеев.
— Огонь!
Еще две пятерки ракет сорвались с пилонов, холодным инстинктом радара отыскивая чужие корабли. Могильников подпевал себе под нос, на припеве к нему присоединился и Аксенов.