Наше лето

Можно перенести горечь. И даже гнев. Пережить, а потом изжить. Выбросить из сердца. И это может оказаться чем-то вроде катарсиса.

Обида может забыться. Боль – ослабеть. А время, как говорят, – лучший целитель.

Но печаль – это совсем другое. Она никогда не уходит просто так. Потому что пустила в душе слишком глубокие корни.

Печаль – это огромное разочарование. И когда вы разочарованы, скажем, в том, кто клялся любить и понимать вас, – надежда вдруг умирает, а мир становится абсолютно новым и загадочным.

С тех пор, куда бы я ни шла, эти слова мантрой звучали в моем мозгу. Я шагала им в такт, дышала с ними в одном ритме, позволяла их смыслу отбрасывать тень на каждого человека, с которым встречалась. Их сила звучала в воплях клаксонов, а приговор эхом отражался от стен домов. Летал вместе с мусором, порхавшим по тротуару и оседавшим в сточных канавах.

Мне было так грустно.

Как-то днем, посреди недели, я вернулась домой и сложила вещи. Потом позвонила Уину и оставила в голосовой почте сообщение, что сегодня же уезжаю на Вайнярд.

КЛЕР СТАТИЧЕСКОЕ ЭЛЕКТРИЧЕСТВО

Как хорошо было оказаться в доме одной!

Как спокойно!

Никто не таскал у меня йогурты. Не включал телевизор на полную громкость. Не занимал ванную.

Целых полтора дня я делала что хотела.

Обе спальни были к моим услугам – роскошь, о которой я почти забыла со времен средней школы. В колледже у меня была соседка по комнате, а когда я не делила спальню с ней, делила постель с Уином.

Я подолгу гуляла по берегу, собирала красивые раковины и выбрасывала в океан перед тем, как вернуться домой.

Я читала биографию Элеоноры Аквитанской и тихо радовалась, что родилась в двадцатом веке.

Я смотрела на звезды. Я думала. Я молчала.

За эти полтора дня не заговорила ни с кем. Даже с продавщицей в магазине.

Одиночество было прекрасным лекарством.

Но долго это не продлилось.

Когда в половине девятого утра зазвонил телефон, последним человеком, кого я ожидала услышать, была мать Уина.

Устрашающая миссис Матильда Каррингтон.

– Здравствуй, Клер, – прочирикала она. – Я тебя разбудила?

– О, что вы, нет, – заверила я.

Я была на ногах с шести утра. После помолвки у меня началась бессонница.

– Как поживаете, миссис Каррингтон?

– Прекрасно, дорогая. А как ты? Уин сказал, что ты живешь одна, и попросил позвонить, чтобы ты не чувствовала себя брошенной.

Почувствуй я себя брошенной, и что тогда?

Вернулась бы домой к Уину? Вряд ли это решило бы проблему.

– О, со мной все в порядке! – жизнерадостно сообщила я. – Здесь просто чудесно.

– Кстати, у меня есть несколько вопросов, которые я хотела бы обсудить с тобой. Речь идет о свадьбе.

Я хотела было сказать, что сейчас не время, что у меня назначена встреча за ленчем, но, зная, что она все равно меня проигнорирует, промолчала.

Уин недалеко упал от яблоньки.

– Конечно, миссис Каррингтон, – пробормотала я, тяжело усаживаясь в кресло. – О чем вы хотели поговорить?

– Клер, дорогая, надеюсь, ты возьмешь фамилию моего сына? Иначе я просто не представляю тебя частью нашей семьи! Ты должна стать миссис Каррингтон!

Я крепче сжала трубку. Что, спрашивается, я могла на это ответить?

Я уже обсуждала эту проблему с Джинси и Даниэллой.

– Разумеется, я беру фамилию Уина, – сообщила я тогда.

Джинси только глаза закатила, словно я оказалась безнадежным случаем.

Даниэлла предложила свой вариант:

– Почему бы не взять двойную фамилию? Уэллман-Каррингтон. Немного длинновато, но неплохой выход из положения. Так сказать, компромисс.

– Не желаю я компромиссов, – настаивала я. – С меня вполне достаточно фамилии Уина. Правда. Я знаю, кто я есть. Не обязательно оставаться Уэллман, чтобы сохранить свою индивидуальность.

Но Джинси, разумеется, не могла не выступить:

– Неужели, солнышко? Кстати, Уэллман – фамилия твоего отца. Ты в самом деле знаешь, кто ты есть? Помимо мужчин в твоей жизни?

– Разве она одна такая? – вмешалась Даниэлла, прежде чем я успела открыть рот от изумления. – Разве кто-то способен существовать отдельно от других? Человек – не остров, Джинси. Мы все зависим от других. Связаны с ними. Друзьями. Знакомыми. А особенно – с родственниками.

– Посмотрите на эту мисс Философ! – рявкнула Джинси.

– Мисс Феминистское дерьмо! – не осталась в долгу Даниэлла. – Ну конечно, во всем виновен патриархат!

А сейчас, беседуя с будущей свекровью, я внезапно осознала, что не хочу быть ни Каррингтон, ни Уэллман.

Хочу быть просто Клер.

Хочу быть собой!

– Конечно, я беру фамилию Уина, – заверила я вслух.

Миссис Каррингтон громко вздохнула.

– Вот и хорошо. Значит, это уладили. Теперь насчет твоего платья.

– А что с платьем? – удивилась я.

Неужели она предложит заплатить за платье? Разумеется, я вежливо отклоню предложение.

– Я буду счастлива, если ты наденешь мое подвенечное платье. Как ты знаешь, у меня нет дочерей, и… теперь, когда вы с Уином женитесь, у меня как будто появится дочь. Кто-то, кому я могу советовать. Кому могу…

Миссис Каррингтон продолжала распространяться на любимую тему, но я уже не слушала.