Наше небо

Мы входим в барокамеру, садимся на свои места, надеваем кислородные маски. Тяжелая стальная дверь закрывается. Полудюймовые стенки двери расплющили резиновую прокладку, создав тем самым полную герметичность нашего «полета». Теперь мы находимся в изолированном воздушном пространстве, которое, в зависимости от задач нашего эксперимента, может быть почти безвоздушным… С внешним миром нас связывают лишь телефон и пара глазков из дюймового стекла.

Свинка жмется в углу клетки, тревожно рассматривая новую обстановку. Клетка поставлена между мной и Скитевым так, чтобы она приходилась как раз напротив глазка, у которого должен производить свои наблюдения доктор Элькин.

— Кислород есть? — спрашивает в телефон Романов.

— Есть, — отвечает Скитев.

— Внимание. Начинаем подъем!

Мы смотрим на дрогнувшие стрелки альтиметра и по глухому урчанию мотора улавливаем, что подъем начался.

Стрелка быстро идет по кругу, набирая первые метры высоты. Мы сидим в масках, еще не пользуясь кислородом. Дышится свободно. В эти минуты наш условный полет отличается необычайной устойчивостью горизонта. Чувствуешь, что прочно сидишь на своем кресле, и самолет не одолевает никакая болтанка, никакое кренение. Да и во всем остальном подъем ничем, пожалуй, не отличается от обычного полета, если не считать разности температуры, которая в обстановке высотного полета понижается по мере увеличения потолка. Не слышно отрывистого разговора, который ведут наши доктора Элькин и Романов, поднимающие нас на высоту. Мы видим лишь движения их губ, их сосредоточенные взгляды на контрольные приборы.

Глубокая тишина окружает нас. Лишь в изолированном стальном барабане слышится плавный гул мотора, который приводит в действие систему вентиляции. Великолепные механизмы создают разреженность воздуха, с абсолютной точностью соответствующую разреженности воздуха на заданной высоте полета. Продолжая свое движение по кругу, стрелка альтиметра переваливает три с половиной тысячи метров.

Свинка, свыкшаяся было с незнакомой обстановкой, взбудораженная вспышками сигнальных лампочек контрольного щитка, вдруг приподнимается на передних лапках, словно уловив что-то подозрительное в ритмичном гудении мотора, шевелит усиками, проявляет крайнее беспокойство.

Стрелка подходит к четырем тысячам метров. — высота, на которой неприспособленные организмы уже испытывают недостаток кислорода. В этом и секрет беспокойства свинки.

Привстав на передних лапках, она поднимает розовую мордочку, нервно шевелит усатыми губками, бессознательно вдыхая недостающий кислород.

— Посмотрите, доктор, на вашу несчастную жертву, — говорит в телефон Скитев, обращаясь к Элькину.

У стеклянного глазка появляется доктор.

Открываем вентиль баллона, переходим на кислород. Дышать еще можно и без него, но мы не хотим преждевременно утомлять себя. Попрежнему наше внимание приковано к контрольным приборам, к свинке, которая летит вместе с нами без кислородного прибора.

Мощные вентиляторы высасывают скудные остатки кислорода. Дышать становится труднее.

Подняв мордочку, свинка начинает быстро тереть по ней лапкой, как бы стряхивая с носа какую-то невидимую помеху, преградившую доступ воздуха, бросается в угол клетки, потом приподнимается на задних лапках, глубоко и жадно вдыхая.

Но мы совершенно не чувствуем высоты, хотя разреженность воздуха уже достигает горизонта, за которым свободное дыхание становится затруднительным. Обильно поступающий кислород полностью компенсирует эту недостачу.

Широко раскрыв глаза, свинка опускается на задние лапки, а затем тяжело валится, бессильно распластавшись, на живот.

— Начинается, — говорит Скитев, указывая взглядом на судорожно дышащего зверька.

В разреженном пространстве, ограниченном стенками нашего металлического барабана-убежища, голос Скитева звучит приглушенно, словно сдавленный глубоко в бронхах.

Мы продолжаем подниматься. Мордочка свинки выражает уже страшное беспокойство. Она учащенно мигает глазками, закатывает их, поворачивает мордочку реже и реже.

Вследствие огромной разности давления, газы, оставшиеся в желудке и кишечнике зверька, начинают расширяться. Живот свинки настолько вздувается, что ее щупленькое тельце увеличилось в два раза. В клетке лежит мохнатый белый комок с мордочкой, быстро меняющей свой цвет. Вместо розовой она стала уже фиолетово-синей. Ушные раковины также посинели и вяло приникли к затылочной части.

Чуть упершись передними лапками, свинка пытается оторваться от пола клетки, но беспомощно валится. Беспощадный закон удушения действует с канонической точностью.

Смерть подбирается к сердцу и к мозгу зверька. Уже вовсе отказываются двигаться передние лапки, головка лежит на боку.

Альтиметр фиксирует высоту девять тысяч метров.

Свинка с огромным, вздувшимся животом судорожно вздрагивает. Дыхание становится редким, но настолько глубоким, что живот напоминает резиновый шар, из которого от времени до времени выпускают воздух.

Элькин не отрывается от стеклянного глазка, делая пометки в своем блокноте. Потом он подносит его к окну, и мы читаем последнее заключение:

— Общий паралич.