Наше пересечение

– Прости, любимая, но я не могу заниматься с тобой сексом, пока наш сын проявляет себя. Пока он не спит – мы делаем вид, что мы потрясающие родители, – Диего пожал плечами и снова погладил мой живот.

– Вот именно, что потрясающие родители, а не монахи.

– Прекращай бубнить, Грейс. Возьми себя в руки, и пойдём наконец поедим. Что-то мне подсказывает, что наш сын хочет именно этого.

И он был прав, потому что я хотела съесть даже слона. На самом деле, я бы полакомилась всем, что будет на моем пути, но мне также хотелось уединения с Диего.

– Ты не можешь отказать мне в сексе. Я беременна! Нельзя расстраивать беременных, – выпятив нижнюю губу, я обиженно уставилась на Диего, который только насмешливо приподнял бровь и соскользнул с меня.

– Жду тебя на кухне, – и его аппетитная задница в обтягивающих боксерах скрылась за углом.

– Я припомню тебе это, Фуэнтес, – прошипела я. Погладив живот, я обратилась к нашему сыну: – Обещай мне больше так не подставлять мамочку. Иначе я отдам тебя на балет.

Ответом мне стал резкий толчок.

– Ладно, ладно, чего ты так разозлился. Я же просто пошутила, – пришлось признать поражение, что в нашей семье будет гребаный патриархат.

Накинув сверху тёплую толстовку Диего, которая обычно доходила мне до колен, но из-за живота была до середины бёдер, я поползла на кухню, продолжая разговаривать с ребёнком, который почему-то решил устроить сегодня дискотеку.

Заметив сильную спину Диего рядом с плитой, я невольно закусила губу, чтобы не заскулить. Тогда толчки затихли, и я подошла к Диего, обняв его со спины, пока со сковородки скворчало масло.

– Что ты готовишь? – поинтересовалась я.

– Обжариваю хлеб для тостов. Потом пожарю два яйца. Надеюсь неплохой завтрак для тебя? Или с беременностью у тебя появились другие предпочтения.

– Нет, всё также. Правда иногда мне хочется колбасу с джемом. А после просмотра предпоследней части сумерек, где Белла пила кровь, мне тоже захотелось попробовать её.

– Надеюсь, ты никого не укусила ради этого?

– О нет, максимум, чью кровь я смогу пить – твою.

– Значит, ты признаешь это? – Диего кладёт свою ладонь на мой замок из рук на его животе.

– Никогда не отрицала.

Вдруг раздалось пищание мобильного, говорящее о звонке, и мне пришлось со стоном разочарования отпустить тёплое тело Диего и идти на звук. На экране высветилось имя Фелиции, и я без заминки взяла трубку:

– Доброе утро, Фелиция.

– Грейс, мне так жаль, – начала она, – если бы я только ушла попозже, может, она была бы сейчас жива. Поэтому мне было стыдно позвонить тебе сразу же после этого. Я боюсь, что ты ненавидишь меня.

Сглотнув собравшийся ком в горле, я ответила:

– Если это случилось – значит так оно и должно быть. Моя мать знала к чему ведут её интересы, так что давай не будем о плохом и перейдём сразу к делу. И я никогда не буду ненавидеть тебя, Фелиция. Ты же мне как мама. Нормальная мама, а не… ну ты поняла.

– А ты все такая же язва. Ну ладно, ты права. Я звоню по делу. Тебе все ещё нужна моя помощь?

– Что? А, ты про это. Да, конечно. А ты все ещё хочешь помочь?

– Естественно, – сказала она, и я успокоилась. – Вильям завтра утром прилетает, так что сегодня жду тебя. Пороемся в документах твоего отца, вдруг найдёшь что-то нужное. Заодно я отдам тебе документы, которые помогут тебе достичь цели.

– И с какой вероятностью они мне помогут?

– Со стопроцентной. Он натворил много дерьма, и эти бумажки подтверждение этому.

– Хорошо, буду через час.

– Жду.

Я уже думала сбросить, но спросила:

– Отец ничего не говорил о матери?

– Только попросил выбросить все её вещи перед его приездом, – с жалостью ответила Фелиция.

– Он хуже гниды.

– Ничего нового, собственно. Встретимся через час.

– До скорого.

Я еще долго не отнимала телефон от уха, стоя в оцепенение и раздумывая над словами Фелиции. Мне не стоило удивляться, ведь я всегда знала, кто мой отец. Но сейчас мне почему-то стало жутко обидно за свою мать. Она ушла рано из дома, забеременела в семнадцать, никогда не получала поддержки от отца. Я даже не помню, чтобы у неё были подруги. Даже сейчас, после её смерти, никто не позвонил и не узнал, как у меня дела и что произошло с моей матерью. Всем было наплевать на неё, как при жизни, так и после неё. Хотелось хотя бы устроить ей похороны, но отец попросил своих людей забрать её тело из морга на кремацию. Всё это выглядит таким паршивым, что меня начинает тошнить.

Еле добегаю до туалета и исторгаю всё содержимое желудка.

– Ты как? – не сразу замечаю Диего, который садится на корточки возле меня, обнимающей туалет, и протягивает салфетку.

В его карих глазах я сразу замечаю беспокойство и сотню вопросов, отчего мне становится немного легче. Я не закончу как моя мать.

– У меня не было токсикоза, так что, думаю, я ещё должна благодарить нашего сына.

– Это, конечно, хорошо, но меня волнует сейчас не это. Как ты себя чувствуешь? – я отвожу взгляд, упираясь в белоснежного друга.

– Не скажу, чтобы прекрасно, но и жаловаться не буду.