Наше послевоенное (СИ)

Как-то раз, забежав в нашу классную комнату после уроков, я увидела взрослую девушку странного вида: в ее длинной косе был вплетен бантик, как у пятиклассницы, а на ногах были умильные носочки и белые тапочки.

Точь-в-точь активистка-комсомолка, из фильмов довоенных лет.

Верушка сказала гордо, обращаясь ко мне:

- А это мой предыдущий выпуск.

Ей, конечно, было приятно, что не забыли, навещают.

- Мы всегда были самыми лучшими у Веры Павловны в школе, - с вызовом сказала мне противная девица.

- Мы тоже самые лучшие, - в тон ей, приблизительно так, как говорят "cам дурак", ответила я и быстро вышла.

Я поняла, какой я не хочу быть в недалеком будущем, - я не хочу походить на эту энергичную правильную девицу.

Демкина как-то хвасталась, что какой-то молодой человек, влюбившийся в одну из ее учениц, со слезами на глазах благодарил ее:

- Вы растите белых ворон, - говорил он ей, по-видимому, всхлипывая.

Этот рассказ вызывал у меня ощущение фальши, тошнотворная, приторно-сладкая история.

Ну что может быть хорошего в белой вороне? И какого самой вороне?

Демкина была дама в критическом возрасте и не замужем, она вышла замуж уже на моей памяти, после 45 лет.

В нас, девчонках, она старалась задавить всякое проявление женственности.

Категорически запрещала красить ногти, носить серьги, вид сережек в ушах ученицы вызывал у Верушки прямо-таки желудочные спазмы.

В наши дни модны были начесы, мы старательно сооружали себе прически, а Демкина бесцеремонно запускала пальцы в волосы и, если пальцы застревали в начесе, посылала расчесывать или, еще того хуже, устраивала экзекуции прямо на уроках английского. Было больно, жертва кричала, а Демкина с наслаждением драла расческой волосы, приговаривая:

- А ты не начесывай, не начесывай.

Больше всех доставалось Людке Вергулис и Наташке Антипиной. Людмила ничем не особенно не выделялась, на открытые конфликты не шла, и в зазнайстве, с которым Верушка очень любила бороться, Люду трудно было подозревать.

Но и затолкнуть Вергулис в какие-то пуританские рамки было невозможно. Людкина рано расцветшая красота, рыжие волосы с необычайным золотым отливом и походка с плавным раскачивание бедер, весь ее вид, вызывающий у мужчин определенные эмоции, которые, очевидно, не позволят ни в коем случае Люде остаться в старых девах, как это произошло с ней, Демкиной, вызывали у Верушки прямо-таки патологическую неприязнь, она цеплялась к ней по поводу и без повода.

Ну, а Наташка хотела быть красивой, яростно начесывала свои волосы, сооружая прически себе к лицу, и это ее неприкрытое стремление улучшить свою внешность призывало Верушку к борьбе.

Наташка боялась Верушки, как огня, не могла как, например, Зойка, отстоять своего права причесываться, как ей хочется, и тем не менее, не отказывалась от начесов, а просто приглаживала волосы к уроку английского.

Однажды Верушка не смогла расчесать начес на кудрявой голове Дурандиной, потащила ее к водопроводному крану, и долго теребила ее мокрые волосы. Лариса стояла, чуть не плача, и вода стекала с волос прямо ей за шиворот.

Зойка тоже сооружала на голове симпатичный круглый шарик, но Демкина к ней не цеплялась. Зойка всегда дала бы отпор, просто не допустила бы рукоприкладства, да и у ее матери, что немаловажно, классная не нашла бы поддержки, а у Наташки мать была суровая, крутая женщина, которая была согласна со строгостями нашей классной. Многие черты характера Наташки можно было объяснить отсутствием близости с матерью.

Меня Верушка тоже не трогала, несмотря на то, что у меня, после того, как я подстриглась, была большая, временами прямо таки фантастическая копна волос на голове и без всякого начеса, и Михаил Аронович, наш в каждой бочке затычка, вечно приглаживал на переменах мои волосы и говорил:

- Отличница, открой свой умный лоб.

Но я только отмахивалась и бежала дальше.

Перед уроком английского девочки просили друг у друга посмотреть, не видно ли начеса со спины, и если было видно, то все это тут же исправляли, прижимая прически и аккуратно заглаживая волосы.

В старших классах разрешали носить капроновые чулки, но только без шва, прийти в школу в капроновых чулках со швом было нельзя.

Какой простор деятельности для Верушки!

Она могла послать провинившуюся девочку домой переодеть чулки. При этом она чувствовала себя так, как будто спасла ученицу от грехопадения, не меньше.

Все эти отвратительные, прямо таки садистские сцены с расчесыванием начесов, с обрезанием длинных, наманикюренных ногтей, которые так старательно выращивали девушки, все облекалась в форму борьбы за нашу нравственность: накрасила ногти, сделала прическу, вот и первый шаг по наклонной плоскости, а дальше вниз, вниз и в проститутки.

Безобразные воспитательные замашки не мешали Демкиной быть хорошей преподавательницей английского языка. Она заставляла запоминать слова, устраивала словарные диктанты по 2 раза в неделю, т.е. на каждом уроке, очень четко, доходчиво объясняла грамматику, все эти разнообразные времена глаголов и их употребления, и только произношение у нее, вернее у нас, ее учеников, хромало.