Наше послевоенное (СИ)

- Нет,- сказал мужчина, вглядываясь в маму.

- Я Нона Хучуа.

- Нонка,- закричал он радостно- Это ты? Ну, ты стала монументальной!

Потом мама познакомила с ним меня.

- Ну вот,- сказал Ральф,- сразу ее и представила бы. Такая же худая, как ты в детстве, вот в ней я тебя узнаю.

Он познакомил нас со своей женой, милой голубоглазой женщиной, и мы стали иногда к ним заглядывать.

А теперь мама, боясь отпускать меня с подругами на море, пристроила меня к ним, и я ходила, хотя мне было довольно скучно общество маленького мальчика.

Я плохо плаваю, а купаться очень люблю. В результате, я много барахтаюсь возле берега, ныряю и делаю в воде стойки.

Очень важным считалось умение раскрывать глаза в воде. На дно бросался какой-нибудь камень, и надо было его достать. Вода не совсем прозрачная и выталкивает тебя наружу, приходиться цепляться пальцами за камни на дне, брать их в руки и, близко поднося к глазам, разглядывать. Вот, он твой камень, красноватый с белыми пятнышками, можно всплывать. Выпрыгиваешь из воды, хватая ртом воздух, глаза щиплет от соленой морской воды, смотришь, что у тебя в руках, а это совсем не то, и размером тот меньше и красный оттенок не тот и крапушки темнее.

Нужно начинать все сначала, но только теперь это труднее, так как сдвинулся с места и уже не помнишь, куда бросал камень. Вдохнув воздух, снова уходишь под воду на новые поиски.

По ночам я начинаю проваливаться в черную дыру, лечу туда, в бездонную пропасть, мне страшно, душно, и сильно, до тошноты, кружится голова.

Я жалуюсь маме, и она ведет меня к тете Агнессе, а потом к невропатологу. Меня просят протянуть руки вперед и так постоять с закрытыми глазами.

Я не стою, я вовсю качаюсь в разные стороны, и мне ставят диагноз - лабиринтопатия, вестибулярный аппарат не в порядке,- и запрещают нырять и много быть на солнце.

А Арутюнян все лето ходит на море с Софой Чартилиди (той самой, с которой я повздорила в первые дни своего появления в новом классе).

Зойка мне все уши прожужжала про Софу.

- Зоя, ты бы видела, как она плавает. Изогнет спину, как дельфин, и плывет.

И правда, плавала Софка замечательно. Была смуглой, черноглазой, резкой в движениях и суждениях. Гречанка по отцу и казачка по матери. Мама у Софы была тихой, светленькой увядшей женщиной, а отец свирепого вида немолодой мужчина, любитель выпить. Женщины в семье его боялись. Софа Чартилиди была единственной дочкой у мамы, мать ее очень любила и баловала, как могла. Нрав у Софьи был скорее папин, чем мамин. У отца были от другой жены еще дети, тоже девочки, сестры Софы, взрослые.

Я слегка ревновала Зою к ее увлечению новой подружкой, но со временем смирилась и привязалась к Софе. И в восьмом классе мы дружим не вдвоем, а втроем. Я, Зоя и Софа. Софа нормально училась по математике. Хорошо соображала как в алгебре, так и в геометрии, но с русским у нее были крупные нелады, а физика - ну просто бич, но об этом попозже.

По выходным мы с мамой ходим на базар. Я помогаю ей носить продукты. Базар меня не привлекает, я скучаю среди прилавков с мясом и овощами, и только вид фруктов меня оживляет. Я начинаю клянчить у мамы то черешню, то персики, то мандарины в зависимости от времени года.

Как-то раз мама долго выбирала мясо, а я стояла со скучающим видом рядом с ней. Старик аджарец, продавец мяса, очень внимательно на меня смотрел, а потом что-то сказал маме по-грузински, я поняла, что про меня.

-Что он сказал? - спросила я, как только мы отошли от прилавка

- Он меня предостерег,- мама засмеялась.

- Ну что, что он сказал,- допытывалась я.

- Хороший товар, смотри, не продешеви.

8 класс, Чаоба, 1961-1962 гг

В преддверии советских праздников начинается подготовка к параду. Мы должны пройти стройными рядами мимо трибуны, чеканя шаг. Нас снимают с уроков, и мы маршируем по школьному двору: правое плечо вперед марш - это налево. Наоборот - направо. Легко ли на ходу разобраться, в особенности, если ты левую и правую руку до сих пор отличаешь по родинке на правой руке?

Руководит ходьбой Михаил Аронович - учитель математики в нашей школе, прозвище Рыжий, за лохматую рыжеватую шевелюру над лысеющим лбом.

Замечтавшись на монотонном ходу, я поворачиваю не туда, за мной весь ряд.

Ароныч в ярости орет на меня:

- Куда идешь? Дура, а еще отличница!

Дуру я еще могла стерпеть, но а еще отличницу - ну нет!

Я вышла из строя и сказала:

- Причем тут отличница? А раз я дура, то вообще не буду маршировать.

Губы у меня дрожали, я старалась не заплакать.

Рыжий сразу сбавил тон:

- Ну ладно, ладно, я виноват, извини.

- Ну, знаю я, знаю, ты умненькая девочка, встань в строй.

Я сердито отвернулась от него, но не стала обострять конфликт при полной капитуляции враждебной стороны и вернулась в свой ряд.