Наше время. 30 уникальных интервью о том, кто, когда и как создавал нашу музыкальную сцену

– Судя по вашим отрывочным высказываниям в разное время, вы были вполне удовлетворены браком Кристины и Руслана. Хотя если внимательно присмотреться, то спутниками вашей жизни всегда оказывались люди несколько иного склада. Отнюдь не преуспевающие бизнесмены или странные богачи. И даже не сказать, чтобы очень сильные и самостоятельные личности…

– Руслан – не странный человек, а удивительно интеллигентный, и, кстати, он мне много помогает. И материально тоже. У людей его национальности сильно развито чувство уважения к родителям, в том числе к родителям жены, не важно – бывшей, нынешней. Он прекрасный отец для Дэни, и они по-прежнему друзья с Кристиной. А если что-то у них не сложилось на личном фронте, что ж, бывает. Я уважаю этого молодого бизнесмена и, в свою очередь, чем могу, ему помогу. Во всяком случае, сказать о нем где-то доброе слово – в моих силах.

– Ваше одобрение такого семейного союза не было подсознательным шагом подправить собственную судьбу? Мол, видишь, дочка, я всегда жила иначе, выбирала других, и вот сейчас такая «сильная женщина» в свои 57 вынуждена продолжать активно трудиться… Не повторяй мои ошибки…

– Нет, яблочко от яблони, как говорится… Мы с ней все всегда делаем только по любви. И живем, и творим, и ошибаемся. Никакого расчета, не дай бог!

– Конфликт с рукоприкладством, произошедший на публике и в вашем присутствии между Кристиной и Байсаровым, бульварная пресса, на ваш взгляд, сильно раздула?

– Конечно. Да, была ссора, которая, скажем так, поставила крест на семье. Но в семьях всякое случается.

– За неделю в Юрмале вы не выбирались из номера никуда, кроме концертного зала и виллы, где отмечали день рождения Игоря Крутого. Это связано с вашим состоянием здоровья или суета уже попросту скучна?

– Да, я не слишком люблю тусовки и выхожу, только если мне очень интересно или надо кого-то поддержать. Здесь я вообще никуда не выходила. Ежедневно требовалось выступать в прямом телевизионном эфире, а его я жутко боюсь с советских времен. Ничего не могу поделать, меня трясет, колбасит, я забываю тексты… А тексты мне не пишут, я должна сама их придумывать, потому что мои авторы говорят, что я это сделаю лучше них. К тому же врачи мне посоветовали на солнце не выходить, того, другого не делать. Выпить я не могу, съесть то, чего хочется, тоже. Так что лучше мне просто сидеть в тишине и морально готовиться к концертам.

– В застойные годы ваш концерт по центральному телевидению показывали раз в году – на Пасху, дабы предотвратить массовость крестного хода…

– Я знала это. Ужасно. Но я не могла ничего поделать. Снимался концерт, его не показывали, и когда уж рукой махнешь на это, он вдруг появлялся, именно на Пасху. Лапин (руководитель ЦТ в брежневские годы) поступал так, как он хотел. Потом наступило другое время. Крестный ход стали впрямую транслировать по телевидению, а у меня появились «Рождественские встречи», которыми я пыталась как-то реабилитироваться за то, что меня противопоставляли церкви и верующим.

– Вы сожалеете о чьем-то преждевременном уходе из жизни?

– Эх, милый, этих людей уже много. Уходят друзья в вечность. Я недоговорила со Смоктуновским – только начали. Недоговорила с Евстигнеевым, мои любимым артистом. Очень жалко Бодрова-младшего. Буквально накануне своего отъезда на Кавказ он мне звонил, что-то рассказывал, куда-то приглашал. Мне безумно нравился этот мальчик – как человек и творческая личность. Хотя я очень боялась фильмов – «Брат», «Брат-2». Чувствовала, что они очень черные.

– Год назад с вами повсюду появлялся известный цирюльник Сергей Зверев. Он даже пел посвященную вам песню, а теперь его что-то не видать…