Наше время не пришло

Губы Макса изогнула горькая улыбка. В его красных уставших глазах я читала боль. А потом он рассказал мне. Все рассказал. О встрече Адама с той женщиной. О том, что именно поведала ему мать Альбины. О том, как ему было плохо, и о разговоре с Арсеном. Он говорил, и говорил, а я слушала его и не верила ушам. До чего же упрямый и своевольный Адам. Почему он так? Почему считает, будто не заслуживает счастья? Он не хотел смерти Альбины. Он не знал о ребенке. В тот день все могло бы произойти по-другому. Не жди Альбина вечера и скажи ему сразу… Не сядь она к разгневанному мужчине в машину… Много исходов ситуации могло быть. Как случилось, так и должно было сучиться. Это больно, но такова их судьба. Адаму суждено было жить. У него впереди долгая, наполненная яркими моментами жизнь. Но он видит ситуацию совсем под другим углом. Вместо того, чтобы позволить мне разделить с ним печаль о ребенке, он закрылся. Оградился. Он порвал со мной. Если бы не все произошедшее, я была бы зла на него. Вручить меня Арсу — другому мужчине? Адам в своем уме? Боже, какой сложный он. Но я люблю этого человека всей душой. Я люблю все в нем, включая безумие. И я ни за что не позволю ему отстраниться.

— Макс, пойдем обратно. Мы не знаем, как он… Адам придет в себя, а нас нет…

Душа рвалась к нему, обратно. Но Макс посмотрел на меня печально.

— Меня не пустят к нему, Лали.

— Почему?

— Мне нельзя было делать операцию. Меня вообще не должны были впускать в операционную, но спасло то, что полгода назад я работал здесь. Все знают меня, главврач — друг моего отца. Только поэтому они не стали выгонять меня с помощью полиции, а позволили спасти ему ногу…

От слов Макса по спине пробежал холодок.

— Он выглядел так ужасно… я думала, он умрет — как вспомню его, лежащего на асфальте. Нога, вывернутая в неестественной позе. Голова набок. И кровь… много крови… боже, это был самый страшный момент в моей жизни. Я… я словно в самом пугающем кошмаре.

— У него сотрясение. Но это все ерунда. Нога. Все хреново, Лали. И я сделал очень странные вещи с ней… я просто… времени не было, — Макс сжимает ладонями виски, жмурится. Он словно один сплошной комок нервов. Только сейчас понимаю, насколько ему плохо.

— Здесь нет аппаратуры… да и в нормальной клинике за него никто бы не взялся, понимаешь? Я пошел на огромный риск.

— Они накажут тебя? — озвучиваю предположение. Максим может сильно пострадать из-за случившегося. — Ты больше не сможешь оперировать?

Он возвращает ко мне взгляд. И впервые за это время он полон уверенности.

— Если цена карьеры — нога моего друга, то на х*й эту карьеру…

Зазвонил телефон. Арс. Я не хотела говорить с ним. Сейчас он выглядел в моих глазах совсем не спасителем и не другом. Он поступил некрасиво. Я не стала принимать вызов.

Макс что-то говорил, предложил подвести меня домой. Я кивнула в знак согласия. Почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Резко, стремительно. Стемнело в глазах. Язык онемел, я не могла пошевелить им, сказать, что мне плохо. Макс обернулся и побледнел.

— Лали, какого… — прошипел он.

— Голова кружится, тошнит, — выдавила нечленораздельно. Макс прижал к себе. Только сейчас обнаружила, что мы на улице. Я на его руках.

— Ты как? — спросил парень, взволнованно осматривая меня.

— Все в порядке. Давление упало, наверное. Ты прости меня…

— Давление? — Макс нахмурился. Но из рук выпустил, продолжая придерживать за талию. Посмотрел на меня внимательно.

— Давай лучше в больницу, Лали.

— Нет, все в порядке.

— У меня есть мысли. Давай сделаем кое-какие анализы..

Адам

Две недели спустя

Сколько я уже здесь? Долбанную вечность. Эта палата стала для меня камерой-одиночкой. Нет никого из близких. Нет вообще никого. Только врачи и их равнодушные лица.

Заскрипела дверь. В палату зашел очередной белый халат. Новенький. Ни разу не видел его. Просто чудесно. Мало того, что Макса отстранили от работы, не пускают сюда. Так еще и врачей меняют, как перчатки.

— Как самочувствие? — спросил, поправляя дужку очков. Устроился рядом, закопошился в бумажках. А меня один его вид раздражал. Только что привезли с рентгена. Нога ноет так, что даже обезболивающие не берут.

— Все отлично. Только с пробежки вернулся.

Настроения нет. Шутить тем более. Выходили жалкие попытки.

Врач долго всматривался в листок рентгена. Его лицо было хмурым.

— Что-то не так?

— Да нет, все отлично, — встрепенулся, подняв на меня взгляд. Выглядел он весьма озадаченным. — Я просто не представляю, как такое можно было сделать из этого. Это что, из спиц? — он протянул мне снимок рентгена. На нем была моя раздробленная кость, перетянутая в разных местах кривыми проволоками.

— Рисковые ребята. Я бы не взялся…

Конечно, ты бы не взялся, — усмехнулся горько про себя. За такое мог взяться только Макс. Когда я пришел в себя и мне дали телефон, первым делом созвонился с ним. Он-то все и рассказал от первого лица.