Наше время такое...

Поэзия! Волшебная страна!
Ты Золушками вся населена.
А Золушкам
(ведь Золушки они)
Лишь ночью
Снятся сказочные дни,
Где принцы, где хрусталь
И тихий смех,
Где всех любить
И видеть можно всех...
Поэзия! Ты слышь? —
Много лет
В твоих владеньях
Рыщет интервент.
Он щупальцами всепролазных строк
Зацапал
Драгоценный башмачок.

Во всех своих примерах я стараюсь цитировать как можно полнее, чтобы избежать подозрений в умолчании чего-то значительного, чтобы все, как говорится, было на виду. В данном случае мы видим, какая призрачная роль отведена нашей поэзии. Насчет интервента трудно что-либо сказать. Что это за интервент со «щупальцами всепролазных строк»? На мой взгляд, в стране поэзии, заселенной Золушками, бродит один враг — это безвкусица.

В поэтическую тему о Золушке пора вмешаться профсоюзу. Золушка явно перерабатывает на нашей поэтической кухне. И праздника для нее пока не предвидится. Круг подобных примеров можно было бы расширить, особенно если перейти к частным погрешностям. Но и отмеченные уже дают материал для грустных размышлений. Разбираясь в ошибках молодой поэзии, приходишь к выводу, что во многих случаях они вошли в стихи не по злому умыслу. Их можно было бы отнести к болезням роста и успокоиться. Но успокаиваться мы не имеем права. Беда в том, что эти болезни слишком затягиваются — до вторых и третьих книг.

Нас не может не тревожить тот очевидный факт, что молодые поэты созревают слишком поздно. Мы хорошо делаем, когда устраиваем семинары, организуем всесоюзные слеты молодых писателей. Наконец, у нас есть Литературный институт, Высшие литературные курсы.

Но все эти просветительные формы решают проблему лишь частично и запоздало. Я думаю, что своими цеховыми силами их вообще нельзя даже решить. Причины позднего созревания поэтов надо искать в недостатках нашего школьного образования, в частности литературного. Ученые-математики начали устраивать конкурсы, математические олимпиады, чтобы выявить талантливых детей. Не знаю, возможен ли в литературе такой метод, но в одном уверен — литературное образование в школе требует улучшения. Остановлюсь подробно на учебнике по русской советской литературе для десятого класса, написанном А. Дементьевым, Е. Наумовым и Л. Плоткиным. Не берусь судить, как представлены в нем проза, драматургия, а по поэзии позволю себе сделать несколько замечаний. Материал учебника носит информационный характер. Там на поэзию тридцатых годов отведено всего четыре страницы.

Ученик десятого класса читает: «Вместе с Исаковским, Сурковым, Щипачевым следует назвать и других советских поэтов, создавших в 30-е годы яркие, талантливые произведения. В них звучат пафос созидания и преобразования страны («Трагедийная ночь» А. Безыменского, «Большевики пустыни и весны» В. Луговского), настроение жизнелюбия и радости бытия (стихи А. Прокофьева, П. Васильева), мотивы мужества и героизма (поэзия К. Симонова), память о гражданской войне («Триполье» Б. Корнилова), темы исторического прошлого («Зодчие» и другие баллады Д. Кедрина)».

Ученые-математики не довольны, как им готовят смену в школе, но математические учебники все же не ограничиваются только информацией: «А еще есть бином Ньютона» или «А еще была теорема Пифагора».

Нет, и бином Ньютона, и теорема Пифагора прослеживаются в их рождении, то есть выводятся преподавателем. Для того чтобы были понятны общие математические закономерности.

Словом, в учебнике литературы отсутствует, за редким исключением, анализ мастерства. Нельзя принимать за анализ такие фразы: «Стихотворения Щипачева проникнуты светлыми думами и чувствами». Или о Прокофьеве: «Его поэзия — поэзия радости жизни, горячей любви и крепкой дружбы, поэзия здоровых, прекрасных чувств».

Эти фразы безличны, они одинаково подходят и к Прокофьеву, и к Тихонову, и к Светлову.

Учебник напоминает наши многие съездовские доклады, от которых ждали не анализа, а упоминания. В учебнике оказались упомянутыми три молодых поэта. Об одном из них сказано: «...увлечение звукописью, становящееся самоцелью, нагромождение теснящих друг друга образов мешает (имярек) в полной мере выразить и свое время».

Разумно спросить авторов учебника: «Зачем же вы тащите этого поэта в учебник? Зачем вы запутываете и без того запутанных десятиклассников?» Почему бы вместо него вам не представить давно сложившегося замечательного поэта Ярослава Смелякова, почему бы вам не объяснить сложный, но глубокий талант Леонида Мартынова.

Я не назвал имена трех молодых поэтов. Они не виноваты, что попали в учебник, а если виноваты, то только в том, что не оказались пока что достойными его.