Наше всё. Футбольная христоматия

 И еще что я никогда не забуду: окружающий мир, потихоньку сходящий с ума. уже стал жестким и циничным, но человеческий такт в «Спартаке» сохранялся на прежнем высоком уровне. Здесь никто никогда не сыпал тебе соль на раны, не сочувствовал ради сочувствия, не говорил пустых фраз. Я даже не представляю, как это: у одного что-то не клеится в игре, или в состав он не попадает, или ошибку какую-то досадную совершил, а другой сидит и на мозги ему капает: да ты классный футболист, у тебя все наладится. Или, еще хуже, рассказывает о своих профессиональных достижениях. Ну глупость же несусветная! Так, никто из нас не лез в душу к Сане Филимонову в связи с роковым голом, который он пропустил от сборной Украины. Мы этой темы не касались, как будто и не участвовал Фил в том отборочном матче.

 За пределами базы в подобных неприятных обстоятельствах для меня футбол вообще исчезал. Помимо всего прочего, я с детства не умею сочувствовать. Переживаю за человека, нутром впитываю его горе, но не знаю, как все это выразить, как себя вести. Поэтому просто молчу. Иной раз такое молчание дороже пафосных слов.

 Наверное, не стоит откровенничать на эту тему, но все же скажу: я настолько не умею сочувствовать, что даже не появляюсь на похоронах. Близкий человек уходит — пусть лучше я этого не увижу и он останется для меня живым. Я запомню его таким, каким он был при нашей последней встрече, а не лежащим в гробу. Смерть тех людей, которыми ты дорожишь, — самое страшное испытание. Меня охватывает ужас, когда я задумываюсь, что могу кого-то из своих родных потерять…

ГЛАВА 10 Как стать своим в футбольном мире

 На первых порах все, что происходило в футбольном обществе за пределами «Спартака», для меня не имело никакого значения. Я даже не задумывался, кто там играет против нас. Меня на том этапе волновал только я сам — важно было не сплоховать, вот и все.

 В 1995-м произошел один показательный случай. В «Лужниках» в матче против «Ротора» я отдал передачу поперек поля. Веретенников перехватил мяч, протащил его вперед и от души, в присущем ему стиле жахнул по воротам. Волгоградцы повели в счете: один-ноль. Я сильно расстроился: как-никак обрезал всю команду и мне срочно нужно было исправиться. В одном эпизоде отдал неплохой пас Мухамадиеву: один-один. Вроде бы от сердца отлегло. Но чуть погодя в нашей штрафной я попытался отобрать мяч у Беркетова, и Сашка из-под меня засадил нам голешник. Опять горим: два-один. Я чувствую себя полным идиотом. Даже глаза на партнеров поднимать боюсь. В перерыве иду в раздевалку как на казнь: не знаю, чего ждать от Олега Ивановича. А Романцев принялся всем пихать: «Вы что себе позволяете?! Посмотрите на Тита. Парень молодец! Один за всех старается. Пас голевой отдал. А вы?!» Так стыдно мне никогда не было. Хотелось сквозь землю провалиться. От поражения нам, кстати, уйти так и не удалось. И какое мне было дело до соперников?! Готовясь к следующему матчу, я думал только о том, как бы не напороть. И так целый сезон. А затем на тех, кто находится по другую сторону баррикад, я не смотрел еще два года, потому что у меня наступил период неосознанной дерзости.

 Если твоя команда поможет тебе обрести внутренний комфорт, ты будешь способен творить любые чудеса — авторитет противника тебя не задавит. В 2004 году мы с Владом Радимовым обсуждали чемпионат Европы, и Влад сказал: «Надо было раньше выпускать Быстрова. Наши все были закомплексованы. На них давил статус турнира, имена португальцев и испанцев. Быстрое же молодой, и пока имен для него не существует. Он играет, как умеет». От себя добавлю, что для поколения Быстрова имен вообще, наверное, никогда существовать не будет — менталитет иной. У нас же все воспринималось острее.

 Внутреннее ощущение дерзости у таких, как я, проходит тогда, когда с тебя уже начинают что-то спрашивать, когда от тебя начинают ждать результата. И вот тут психология мутирует. Ты заранее изучаешь соперника, подмечаешь у него сильные стороны и даже в глубине души желаешь: вот лучше бы Петров-Иванов-Сидоров заработал дисквалификацию и против нас на поле не вышел. Очень хочется облегчить себе участь.

 Хотя все это, конечно, бредни. Потому что в футбол играют не имена, а люди. Самое любопытное то, что, понимая эту истину головой, ты долгое время не можешь принять ее душой. Зато когда успешно проводишь год-другой в этом психологическом статусе, обретаешь такую дикую уверенность, что, наоборот, хочешь встречаться только с самыми сильными оппонентами. Пускай это и не так, но ты уже чувствуешь себя более яркой звездой, чем кто бы то ни было. Ты уже ни на кого и ни на что не обращаешь внимания, потому что знаешь: шансов тебя нейтрализовать у опекунов нет.