Нашей юности полет

После суматохи, вызванной «повторением», разговор возвращается к той же теме. Теперь нашим вниманием завладевает Сам.

— А он был хороший человек, — говорит бывший секретарь райкома партии. — Это его окружение было плохое.

— Конечно, — соглашается бывший полковник, отсидевший с десяток лет в лагерях. — Прикажет, бывало, расстрелять провинившегося руководителя. А на другой день с грустью вспоминает о нем. Даже плакал иногда. Родственникам хотел помочь. А чем поможешь? Покойника уж не вернешь. Вот и велит их тоже расстрелять: зачем зря страдать?!

— А мы, думаешь, лучше? — сказал бывший работник аппарата ЦК, отсидевший в лагерях вдвое больше, чем полковник. — Мы же сами и помогали ему насиловать самих себя. У нас, к примеру, одновременно сидели три «очереди» бывших сотрудников отдела — те, кого мы посадили, мы сами, и те, кто нас посадил. Не помри Сам, пожалуй, и четвертая очередь последовала бы.

— Скажи, старик, кого персонально тебе пришлось шлепнуть?

— Это я не могу сказать. Я же давал подписку о неразглашении.

— Теперь такие подписки не действуют.

— Их никто не отменял и никогда не отменит.

— Поручили мне написать очерк об одном только что подохшем пенсионере, — говорит Журналист. — Родился в таком-то году. Родители — крестьяне. Окончил сельскую школу. Работа. Помощник тракториста. Тракторист. Медаль за трудовые заслуги. Армия. Финская кампания. Ранение. Орден. Опять деревня. Бригадир трактористов. Отечественная война. Партия. Бои, чины, награды, ранения… Одним словом, газетно-образцовый экземпляр. В конце — начальник цеха на заводе, депутат районного Совета, пенсия. Грамоты, медали, ордена. Женитьба детей. Внуки. От скуки подохнуть можно. Совершенно не за что зацепиться. Ничего личного, индивидуального. Я жену попробовал расшевелить. То же самое: «ничего особенного», «как все», «не лучше других», «не хуже других», «всякое бывало»… Что за люди?! Неужели у них никакой своей душевной жизни не было?!

— Была. Но их душевная жизнь неотделима от их эпохи. Хотите познать их личную, индивидуальную духовную жизнь, познайте события и дух их эпохи. В истории человечества, пожалуй, никогда не было такого совпадения личного и общего, как в это время.

— А плохо это или хорошо?

— Ни плохо, ни хорошо. Страшно.

— Неужели и с моим поколением случится нечто подобное?

— Нет, конечно. Будет хуже.

— Но почему?

— Грандиозная, трагическая эпоха опустошает души, порождая личности, значительные своей личной пустотой. А серая эпоха, вроде теперешней, рождает мелкие душонки. Я бы на вашем месте не стал бы употреблять в отношении того пенсионера слово «подох». Я бы сказал: «покинул мир», «перестало биться сердце», «погиб на боевом посту»… Одним словом, что-нибудь достойное времени.

— Вы?..

— Нет, я был враг той эпохи. Но — когда она была жива. Мертвые же врагами не бывают. Я ведь тоже сын моей эпохи.

— Враг, — вмешивается в разговор Пенсионер. — Кто враг? Где враг? Это сейчас кажется все просто. А тогда это было ой как трудно. Это вы сейчас склоняете — «липовый враг народа», «так называемый враг народа», «липовый процесс»… А для нас это была реальность, и далеко не липовая… Я, между прочим, принимал участие в разоблачении «монархического центра» в Н. Хотите расскажу? Очень поучительная история.

— Давайте, только короче!