Нашей юности полет

До «хрущевского переворота» я сочинял стихи, рассказы, анекдоты, высмеивающие сталинизм. Почти все это исчезло бесследно и глохло в узком кругу достойных доверия людей. После хрущевского доклада засветилась надежда на то, что кое-что можно сделать известным, причем под своим именем, а не анонимно, как я делал до тех пор. И я сделал попытку написать что-то для печати. Но ничего из написанного мною не удовлетворяло меня. Слабо, говорил я себе, односторонне, фрагментарно, поверхностно, надуманно, сентиментально… Ты же пережил исторический ураган, а не отрепетированный спектакль расчетливо поступавших разумных существ. В жизни не было четкого разделения на актеров и зрителей, на сцену и кулисы, на режиссеров и исполнителей. А что делать? Что может сказать песчинка, несомая Великим Ураганом, о всем Урагане?

Но зачем думать о прошлом, сказал однажды я себе. Твое время не в прошлом, а в будущем. Оно еще не пришло. Оно еще придет и само, если нужно, продиктует тебе свои книги. А если не продиктует, то, значит, так и нужно, значит, твоя жизнь того не стоит. А теперь живи. Просто живи, как все. И не забывай: сущность прошлой истории резюмируется в ее результате — в настоящем. Сущность истории остается навечно. Исчезают лишь ее строительные леса и ее дорога. И я успокоился. И стал ждать, как все, — в ожидании конца. И в честь освобождения от кошмара прошлого сочинил такое пророчество.

Последнее пророчество

Все так и будет, господа.
Мечта в реальность воплотится.
И благодать та будет длиться
Во все грядущие года.
Но я о райской пуще той,
Сказать по-честному, не сохну.
Я даже рад, что скоро сдохну,
Не встретясь наяву с мечтой.
Я только об одном грущу:
Тот рай земной без проволочки
До самой до последней точки
По праву мертвых получу.

^{Мюнхен, 1982}