Нашествие

– Как не знать, – рязанец поморщился, – там Дмитрий правит. Обманом стол занял. Кровь-то у него чья? Бродяга безродный, а не Рюрикович. Где такое видано, чтобы удел доставался приёмному сыну? Будто ни старшинства нет, ни лествицы.

– Верно, верно, – довольно кивал великий князь, – мудрые вещи говоришь, тёзка. Так вот, коли власть Дмитрия не по закону, так и город у него отнять силой – дело правильное и справедливое, так?

Рязанец скривился, будто пригоршню клюквы разжевал:

– Да как тут отнимешь? Дмитрий – полководец знаменитый, в военном деле искушённый. На Калке отличился, потом самого лучшего татарского воеводу бил, как его там. Сабантуя! А у меня ни войска, ни заслуг. Говорю же – сирота я, эх!

Слёзы потекли по щекам Юрия Игоревича, и в этот раз были они искренними.

Великий князь подошёл, наклонился к гостю, заговорил доверительно:

– Была бы воля – будет и дружина. Помогу тебе, тёзка, дело по справедливости решить. Ты, главное, меня не подведи.

– Правда? – обрадовался рязанец и попытался поцеловать Юрия Всеволодовича прямо в гигантский смарагд на пальце. – И когда?

– Не торопись, тёзка. Придёт день. Время – оно ведь такое: то застрянет, как муха в меду, а то несётся, словно степной пожар.

Август 1229 г., Дешт-и-Кыпчак

Время застыло, как рыба, вмёрзшая в лёд степной речушки, и не было конца этой жути: вот стрела с железным наконечником пробивает кольчугу гридня, и он валится навзничь; вот кричит что-то Жук, дёргая клинок из ножен; вот хрипит рассёдланная кобыла, встаёт на дыбы, получив две стрелы в круп. И медленно, едва-едва, вытекает кровь из разорванной щеки Хоря.

А потом наваждение кончилось, и закрутилось. Дмитрий кричал:

– Сесть! Всем на землю, не отсвечивайте.

Сам на карачках добрался до сваленной в кучу амуниции, вытащил свой меч, потом нащупал саадак, бросил Анри.

Хорь отмахнулся от охающего Смороды с тряпицей в руке:

– Отстань, боярин. Чего пристал с этой кровью – небось, вся не вытечет.

Встал на колено, пустил стрелу, потом вторую: нападающие под холмом были как на ладони, выцеливать – одно удовольствие. И хотя всадники не останавливались ни на миг, выстрелы Анри, бродника и Жука быстро нашли первые жертвы.

Монголы беспрерывно вопили, то ли пугая врагов, то ли подбадривая себя; отскакивали от подножия и вновь налетали, устроив бешеную карусель и стреляя, встав на стременах, но теперь их пальба была безрезультатной: бойцы Дмитрия береглись, часто меняли позицию, не давая атакующим прицелиться. Сам князь лишь бессильно сжимал рукоять меча: так и не смог овладеть луком в нужной мере, а колчаны пустели стремительно, и каждый оперённый снаряд был на вес золота.

Монголы поняли, наконец, что противник оказался упрямым и от одних воплей сдаваться не станет. Желая решить дело до скорой темноты, неохотно спешились: степнякам неуютно покидать седло, да и рукопашный бой они не любят. Неспешно двинулись вверх по крутому холму, готовя к бою сабли и топоры. Сморода обрадовался:

– Вот, другое дело. Теперь погуляем.

И пошёл, слегка согнув толстые ноги, помахивая страшным шипастым яблоком.

Дмитрий сразу наметил первую жертву – долговязого степняка с коротким копьём; уклонился от укола, рубанул по шее. Увидел отсверк клинка, отбил и ударил в брюхо второго, а уже налетали ещё двое.

Рядом бились Анри и Хорь, с хаканьем рубил татар длиннорукий Жук; вздымалась и крушила черепа тяжёлая булава Смороды…

Длилось всё три, от силы – пять минут, но казалось – вечность. И когда монголы отхлынули, побежали вниз, Дмитрий без сил опустился на землю, заполошно дыша.

– Догонять не будем? – поинтересовался Жук. Он, кажется, даже не запыхался.

– А чего за ними бегать, – хмыкнул Хорь, – сейчас сами вернутся. У меня двое. А у тебя как дела, крестоносец?

– Если не вспоминать поверженных мною из лука, а считать только настигнутых мечом, то четверо. Хотя благородному воину не пристало хвастаться победами, но я не мог не ответить на вопрос побратима, – пропыхтел командор тамплиеров. И не удержался: – А всё потому, что меч гораздо лучше, нежели сабля!

Хорь расхохотался:

– Ха-ха, ты неисправим, Анрюха. Сабля ни при чём: всё потому, что бедный многодетный еврей пренебрегал постоянными воинскими занятиями. Да и с кем там, в Солдайе, мне было состязаться? Не было хорошего напарника.

Сморода поморщился, потрогал кровящее плечо: монгольская сабля разорвала кольчугу, но глубоко не проникла.

– Чего кривишься, боярин? Перевязать? – спросил Жук.

– Попортили, чёртовы кочерыжки. И кольчугу, и кафтан.

– До чего же ты скареда, боярин, – рассмеялся воевода, – тебе какая разница: одёжа уже не твоя, а того косоглазого, что будет твой труп грабить.

– Ладно раньше времени каркать, – сказал Дмитрий.

Хотя понятно было – не выстоять.

– Урусут, сдавайся! – крикнули снизу, будто подслушав мрачные мысли князя.

Хорь-Хаим поднялся. Встал, подбоченясь, и крикнул: