Нашествие

Антошке, чтобы не ныл, купил варёное в меду яблоко (Рамиль сунул горсть меди и подмигнул: гуляйте, мол). Братик весь в сладком перемазался, мордашка грязная счастьем светится. А Роман огонь увидал, потащил за руку младшего – смотреть. Кузня чадит, грохочет: сквозь распахнутые двери видно, как пылает пламя, калится в горне железный прут. Вот кузнец подхватил клещами, бросил на наковальню – брызнули искры. Бьёт молоточком два раза, указывает – куда; а здоровенный молотобоец, голый по пояс, бухает кувалдой – бамм!

Потом надолго застряли в оружейных рядах: перс морщился, ругая кинжалы – этот короток, этот тяжёл, а этот – не по руке. Отходил от прилавка: торговец бросался за ним, хватал за рукав, клялся Аллахом, тащил назад. И так – раза четыре.

Ромка любовался на мечи и сабли, на чеканы и копейные наконечники: грозная сталь сияла на осеннем солнце, красовалась. Кольчуги разного плетения, длинные – по колено, и короткие, едва ниже пояса. Отдельно висел полный доспех: грудная и наспинная пластины с тонкой гравировкой арабскими буквицами, похожими на изящных змеек, поножи и наручи. Стоил он баснословных денег: многие подходили, цокали восхищённо, гладили полированную сталь, да не покупали.

Вдруг Ромка увидел странное, не подходящее к месту: скрученные калачом деревяшки, оклеенные рогом и костью. Подивился:

– Дяденька, ты чего продаёшь-то?

Торговец сначала не понял. Потом разобрался, захохотал:

– Эх ты, аника-воин! Это же луки булгарские, самые лучшие. Их в обратную сторону распрямляют, когда тетиву натягивают. Ничего лучше нет: сильно бьют, далеко, на пятьсот шагов.

Рамиль вмешался:

– Чего врешь, язык твой змеиный, как у бабы дурной, раздвоенный? На триста от силы.

Поспорили, чуть не подрались.

Перс вернулся, закричал:

– Где вас носит, отрыжка ифрита? Я, что ли, тяжести таскать должен? Идём, я там полотно фряжское присмотрел.

Пошли в полотняные ряды.

А после затрубили рога, загремели барабаны: народ бросил торговаться и выбирать, побежал к дороге.

Ромка поначалу растерялся, едва успел Антошку выдернуть, а то растоптали бы. Потом следом рванул.

А там уже не пробиться, стеной стоят, не пускают поглядеть. Но княжич сообразил: опустился на четвереньки, крикнул братцу: «Не отставай!» – и ловко пополз между штанами и подолами, наверху только и успевали охать. Пробрались в первый ряд, и вовремя: войско идёт, монголов бить. Треплет ветер стяги – алые, изумрудные, багряные, жёлтые, а на них – огнедышащие змеи, царящие ночью мудрые совы и невиданные крылатые пардусы. У витязей на копьях – тоже флажки, поменьше, конечно. На круглых щитах – гуси-лебеди, белые крылья сложили, длинные шеи выгнули, клювом врагу грозят. Сияют шлемы с личинами, сверкают кольчуги и панцири, ветер играет оперениями стрел и лебедиными перьями на остроконечных шлемах, гремит сталь уздечек, кони приплясывают – красотища!

Впереди – богатырь огромный, на белом жеребце, главное знамя держит в толстых ручищах. А за ним – воеводы. В толпе зашумели:

– Вот он, сардар Азамат! А что с ним за рыжий рядом? Сияет, аж глазам больно.

– Эх ты, село. Это же сам Иджим-бек, он же Кояш-батыр, победитель Субэдэя и в Бараньей битве, и под крепостью Каргалы. Это он эмира выручил, и за то ему Алтынбек плащ даровал, золотом расшитый, да назначил сардаром. Теперь монголам крышка, будут всей ордой в джаханнаме гореть синим пламенем.

Ромка услыхал. Замерло вдруг сердечко. Вгляделся, узнал…

– Тятя! Тятенька!

Бросился к всаднику в золотом плаще.

– Инян кутэ!

Бахадир нагнулся, вырвал за шкирку из-под копыт:

– Ты чего творишь, заморыш? Убиться захотел? Чей это?

Сквозь толпу пробился Рамиль, закричал:

– Прости его, господин! У мальчика отец, урусут-дружинник, в походе сгинул. Вот он и сам не свой, другого за папу принял. Я ему теперь – единственная родня.

Бахадир помрачнел. Поставил Романа на землю, буркнул:

– Сирота, значит. Следи за ним получше, и вознаградит тебя Всевышний за благородство. А по заднице всё-таки всыпь, чтобы впредь под копыта не бросался.

Ак-булюк, стальной корпус, гордость Булгара, шёл и шёл нескончаемым потоком под грохот барабанов.

Мальчик рыдал, рвался, кричал про отца. В штанину вцепился Антошка, ревел в голос. Рамиль обхватил, прижал, гладил по голове, успокаивал:

– Эх, сирота добришская, как же так…

Протрубили в последний раз трубы, и всадники скрылись за поворотом.

Глава девятая

Битва на Сакмаре

Весна 1232 г., Булгарская граница

Четыре сестры танцуют вечно, сменяя друг друга, и улыбаются тебе, темник. Круг, ещё круг. Вот уже волосы твои поседели, ноги выгнуло болью, сны – коротки и неглубоки.

Ушёл надёжный друг, хитроумный Джэбэ-нойон. Некому теперь прикрыть спину, некому лихой атакой выручить, ударить врага во фланг. Да, есть Кукдай, есть и другие: богата Империя славными полководцами, крепка их воля и остёр, как наконечник стрелы, ум. Но всё не то, не те…