Нашествие

— Вы догадливы, инспектор, — он повернулся и прищурившись посмотрел на меня. На вид ему было лет под сто — лоб весь в морщинах, усталые выцветшие глаза, очаровательная лысина в обрамлении коротко остриженных, начинающих седеть волос. Но я помнил его анкетные данные — всего семьдесят три. Правда, шестнадцать из них он провёл на Глайде и Краммусе. И шесть — на Кабенге. От такой работы количество морщин не убавляется.

— Почему вы вышли без респиратора? — спросил он.

— Меня никто не предупредил, — ответил я и пожал плечами. Он мог считать меня кем угодно, но теперь я восстановил в памяти, как всё произошло. Я спокойно спустился в пустую шлюзовую камеру и вышел наружу. И не было никакого сигнала о химической опасности. Не было. Даже если бы я не вспомнил этого, даже если бы я задохнулся там, снаружи, и меня не сумели бы откачать, всё равно никто, ни один человек в нашем отделе никогда не поверил бы, что я мог погибнуть вот так, просто потому, что был невнимателен.

Потому что с годами реакция на такие вот вещи становится попросту инстинктивной, неосознанной, и за все годы моей работы никогда ещё не случалось со мной ничего подобного. И то, что случилось сейчас, могло иметь лишь одно объяснение: противник действовал, и он был близок к успеху.

— Вы хотите сказать, что сигнала не было? — спросил Ронкетти, оглянувшись на индикатор. Я кивнул в ответ — говорить не хотелось, меня подташнивало, слегка знобило, хотелось сесть, а ещё лучше лечь, но сделать это в шлюзе было невозможно, и я снова прислонился спиной к стене. Правда, особого облегчения от этого не почувствовал.

Ронкетти подошёл к индикатору, положил руку на сенсорную панель, высветил какие-то цифры, проверяя его работу, потом хмыкнул, пожал плечами и повернулся ко мне:

— Возможно, вы и правы, хотя по показаниям индикатора ничего не разобрать. Если так, то это второй случай. А может, даже третий, — добавил он после небольшого раздумья. — Вы хоть понимаете, что с вами произошло?

— Да, — ответил я. — Понимаю. У вас, видимо, происходит утечка бета-треона при погрузке.

— Утечка… — он снова хмыкнул, достал из-за боковой панели респиратор и протянул его мне. — В общем-то вы правы. Почти. Только утечка у нас тут происходит не при погрузке. У нас тут постоянная утечка. Ладно, идёмте на биостанцию, там поговорим. А то скоро закончится погрузка. Повезло мне, что вовремя вас заметил. Вам-то что, вы бы и не почувствовали почти ничего, а мне тут потом пришлось бы всё это расхлёбывать. Да и саркофаг у меня один всего остался, для себя берегу, — только потом, вспоминая этот разговор, я понял, что он шутил. Тогда я чувствовал себя слишком плохо и не воспринимал шуток.

Мы надели респираторы и вышли наружу. Защитная мембрана лопнула с громким хлопком, и только теперь до меня дошло, что причиной тому был не сбой в настройке шлюзовой автоматики, что мембрана попросту была двойной, и анализаторы, значит, оценивали обстановку снаружи по категории А. И тем не менее меня выпустили наружу без респиратора и без какого-либо предупреждения… Пластиформовая дорожка к базе вела через седловину между двумя барханами. Дул несильный, но пышущий жаром ветер, но меня всё равно знобило, даже несмотря на то, что сухой горячий воздух, казалось, обжигал горло. Дорожку кое-где запорошило мелким песком, который пластиформ не успевал пропустить через свою поверхность. Жёлтый песок на голубом фоне — издали она, наверное, казалась зелёной ленточкой между барханами.

Недалеко от седловины я оглянулся. Приземистый погрузчик копошился под брюхом транспорта с дальней от нас стороны, у грузового отсека виднелось несколько человеческих фигурок. Через десяток шагов всё это исчезло за краем бархана. Впереди была третья биостанция.

— Давненько Академия не посылала нам инспекторов, — сказал Ронкетти, когда мы оказались у него в кабинете. — Как вам понравился бета-треон, инспектор?

— Мне он совсем не понравился, — через силу ответил я. Я сидел в кресле и пытался побороть озноб и нарастающую тошноту. Но лучше мне не становилось. Наоборот — появилось ещё и головокружение, всё снова расплылось перед глазами, как в шлюзе после отравления. Я знал, что это всего лишь реакция, что вскоре это должно пройти, но и сознание этого почему-то мало помогало. Всё-таки не каждый день оказываешься в нескольких секундах от гибели. Даже если работаешь у Зигмунда. А гибель была вполне реальной перспективой. Бета-треон в свободном, не связанном организмами Кабенга виде быстро разлагается в атмосфере на множество соединений, часть из которых летучи и весьма ядовиты даже в ничтожных концентрациях. Ядовиты для людей, конечно — в отношении биосферы Кабенга они ведут себя совершенно нейтрально. Если бы не жизнь на поверхности планеты, то постоянно выделяющийся из источников бета-треон сделал бы атмосферу непригодной для дыхания уже через несколько суток. С другой стороны, если бы не бета-треон, то здесь попросту не было бы жизни.