Нашествие

Кабенг, снова Кабенг! Помимо моей воли в памяти всплыли события последних дней на планете. Мне казалось, что я прочно забыл всё это, сумел сам заблокировать эти воспоминания, но они всё же прорвались наружу. Такие же живые, как в первые годы, как будто всё это случилось вчера. Я вспомнил наш отчаянный прорыв к биостанции, когда я, ещё мало что понимая, но уже осознав, какую же чудовищную ошибку совершил, пытался хоть что-то исправить. Будто вчера мы вновь и вновь натыкались на непроходимые заросли скэнба, будто вчера мы нашли перевёрнутый и раздавленный неведомой силой вездеход — один из тех, что вместе с нами ликвидировал прорыв в девятнадцатом секторе. Будто вчера дрожала под нами земля от бесконечных землетрясений, будто вчера небо заволокло облакам и пепла, а по ночам на западе и на юге в полнеба разгорались отсветы далёких извержений. Будто вчера погиб Гребнев, когда мы попали в засаду, устроенную онгерритами. Будто вчера на одиннадцатый или двенадцатый день этого кошмара, когда я жил лишь потому, что права не имел погибнуть, а не потому, что хоть сколько-то хотел ещё жить, меня отыскали спасатели. Будь он проклят, этот Кабенг! Я же зарёкся даже вспоминать о нём после того, как отошли в прошлое события проклятого шестьдесят шестого — и вот сижу и слушаю, что там происходит сегодня, и вспоминаю то, что так и не сумел позабыть. Не желаю я вспоминать об этом, не же-ла-ю!

Видимо, нежелание это отразилось на моём лице, потому что Рубаи замолчал, и так в молчании мы и допили свой кофе и поставили чашки на подъехавший поднос. Мы молчали ещё минут пять. Потом я спросил:

— Зачем вы отыскали меня?

— У меня к вам предложение от совета Академии. Правда, я не уверен, что оно вам понравится. Но я обещал его передать.

— Ну говорите.

— Совет Академии, — сказал он тихо, глядя куда-то мимо меня, — планирует восстановить отдел, которым когда-то руководил Зигмунд Бренко. Вам предлагается возглавить его работу. Вы, надеюсь, понимаете, чем вызвано это решение?

Он говорил совершенно будничным, каким-то даже безразличным голосом. И это, наверное, больше всего потрясло меня. Потому что говорил он о немыслимом. И предлагал мне немыслимое. Меня меньше потрясло бы, если бы он, скажем, предложил бы отравить воду в озере. Или взорвать ядерный заряд в центре Оронко. Или зарезать соседа. Но он говорил о возрождении нашего отдела, о том, что меня — меня! — прочат в его начальники. И говорил об этом таким тоном, будто предмет нашего разговора не выходил за рамки обычной вежливой беседы о малозначащих вещах. И потому я поначалу просто не поверил услышанному.

— Что вы сказали? — спросил я тихо, почти шёпотом.

— Я передал вам предложение Совета, — он опустил глаза, сцепил руки на столе перед собой и застыл в неподвижности. И я понял, что не ослышался.

И вот тогда мне стало по-настоящему страшно.

Человечество обречено, если уроки, подобные Нашествию, не идут ему впрок, если даже после таких потрясений оно готово повторять прошлые ошибки. Неужели же тот шок, который пережили все мы, когда раскрылись, наконец, причины, породившие Нашествие, прошёл без следа? Кому нужно снова возрождать всё то, что вело к гибели? И для чего это нужно?

Я не ослышался — Совет Академии вновь вздумал возродить наш отдел. А это могло означать лишь одно — то, что снова появлялась тайная, недоступная большинству человечества информация, на основе которой станут приниматься управляющие решения. И, значит, фактически отменялось решение референдума шестьдесят седьмого года об обязательном свободном доступе к любой информации, кроме содержимого личных файлов. И снова, как и в прошлом, решение это принимается перед лицом неведомой угрозы, которая требует сохранения тайны во имя интересов всего человечества. Знакомая картина, сколько раз в истории человечества повторялось то же самое! Только при таких вот условиях появлялся бы смысл в возрождении нашего отдела с его задачами и его методами работы. Всё это прямо следовало из того, что сказал мне Рубаи. Но верить этому я всё ещё отказывался. И я спросил:

— Зачем Совету потребовался наш отдел?

— Считается, что его деятельность — единственное, что позволит нам оперативно противостоять новой угрозе, — ответил Рубаи не поднимая глаз. — Если материалы, которые мы сумели раскопать станут широко известны, угроза нашей цивилизации не исчезнет. Но противодействие ей будет затруднено. Если вообще возможно.

— А как же с решением референдума?

— Формально никто не нарушает законов. Вся эта информация содержится в личных файлах членов Совета.

— Послушайте, Рубаи, — сказал я. — Вы сами-то верите в то, что сейчас сказали?