Нашествие

– Сядь, князь. Сперва меня выслушай, а потом решай, куда тебе скакать и зачем. Ты перед властителем владимирским повинишься – думаешь, он растрогается, тебя обнимет, братом назовёт? Помирится на веки вечные? Да ничего подобного. Решит: ага, слаб князь Дмитрий, зря я его столько лет под носом терплю, до сих пор стол не отобрал. И отберёт! А ты из его палат живым не выйдешь: отравят или ножик в бок воткнут. Чего с тобой церемониться, если ты слабак? Ты не задумывался, почему великий князь тебя до сих пор терпит? А, княже? Отвечай.

– Не знаю. Не думал об этом.

– А ты подумай! Как так получается: Юрий родных братьев не пожалел, когда за отцовское наследство, за княжеский престол сражался. На Рязань ходил, с новгородцами лаялся. Про земли, отобранные у мордвы и булгар, я и не говорю. А тебя не трогает.

– И почему?

– Да потому, что слава о тебе, как о храбром и необычайно везучем воителе, по всей Руси идёт. Юрий – человек весьма осторожный, об уважении к себе заботится, потому что всей Русью владеть мечтает. А тебя опасается: вдруг не выйдет сразу Добриш взять. Ты же и на Калке выжил, и Святополка казнил, и самого Субэдэя победил. Не одолеет сразу – другие князья за тебя вступятся. Недовольных да обиженных среди вашего брата всегда хватает. Потому и действует Юрий исподтишка, через тайных клевретов. Если ты сам явишься сдаваться, то лучше подарка ему не сделаешь. Оставишь Добриш без князя, Анастасию Тимофеевну без супруга, ребятишек своих без отца.

Дмитрий мрачно посмотрел на старика. Спросил:

– И как мне поступить?

– Ты князь, ты и думай. За многих в ответе, не только за себя. Чай, не мальчишка – на коне скакать да сабелькой помахивать. Муж уже, зрелый и мудрый.

– Не всегда мудрость приходит с возрастом – иногда возраст приходит один, – пробормотал Дмитрий.

– Что? – не расслышал Хозяин.

– Ничего. Спасибо тебе. И прости за твоих сарашат. Моя вина.

– Ты, князь, не винись. Ты лучше сделай так, чтобы их убийца наказан был за своё злодеяние.

– Убийцу ещё найти надо.

– Нет, – покачал головой старик, – ты его нашёл уже, по глазам вижу. Имя его знаешь.

Дмитрий помолчал. Кивнул:

– Знаю. Федька Кольцо, больше некому. Ответит жизнью своей поганой.

Поднялся. Пошагал на голоса дружинников.

Тихоня испуганно журчала под берегом, будто никак не могла забыть пережитого три дня назад ужаса.

Август 1229 г., Кыпчакская степь

– Поначалу совсем туго было. Премудрость эта иудейская, язык трудный, книги. Глаза ломало, а уж свечей сколько сжёг! Измучился, пока гиюр принял. Да куда деваться? Юде обещал, что в еврейство перейду, женюсь на Хасе по всем правилам. А обещание, данное умирающему, сам понимаешь – крепче булата. Хочешь не хочешь – исполняй. А хозяйство? Непростое это дело, оказывается. То рыбаки цены задерут, то жук ячмень попортит, то венецианцы с генуэзцами подерутся, таверну разгромят. Ну, с этими я живо справился: разок не вытерпел, достал из сундука, из-под Хасиного приданого, сабельку да оттянулся всласть. Намахался – как в прежние времена. С тех пор запомнили: у меня не забалуешь. Разбойники зауважали. Добычу подвозили, отдавали задарма. Вот они меня и… Эх. Как-то раз чувствую – всё. Кончился боец Хорь, а иудей Хаим так и не начался.

Бывший бродник вздохнул. Перекинул ногу через седло, сел боком, чтобы видеть лицо побратима.

– И что случилось потом, мон ами? – поинтересовался тамплиер.

– Да соблазнили меня «синие платки», пираты наши. Как-то ночью сбежал. С Хасей даже не попрощался. Как вор, понимаешь, тихонько, через собственный забор.

Хаим-Хорь неловко улыбнулся. Замолчал.

– Не томи, брат. Что же было дальше?

– Дальше… Да загулял я с разбойничками. До Трапезунда дошли, пожгли там деревеньки в округе. С черкесами задрались, потом помирились. А уж торговцев этих переловили да пограбили без счёта. Всё, как в угаре: пьянки да девки. А потом нарвались мы на засаду, подловили нас дромоны императора Комнина. Знаешь, что такое «греческий огонь»?

– Наслышан.

– Не знаешь ты ни хрена, франк, – Хоря передёрнуло, – страшное дело. Галера пылает, товарищи твои горят. Заживо! Орут. Гребцы-рабы рвутся, пытаются цепи оторвать. До сих пор крики эти в моих ушах. И запах. Вонь горелого мяса. Кто за борт вывалится – всё. Потому что море тоже горит.

Хорь помолчал, вспоминая.