Нашествие

Однако повезло, что в жизни Гнуса редкость: попал в шайку, которая на тысяцкого Фёдора Кольцо тайно старалась. Потом вслед за хозяином во Владимир перебрались, после – сюда, в места глухие. Село на тракте стоит, что соединяет волжский берег и стольный Владимир, по нему часто купцы ездят, но Кольцо грабить их не велит: лиса-хитрюга возле норы не охотится. Зато тайными лесными тропами в разные места добраться можно, и уж там погулять: и мордву пограбить, и булгарские караваны. Да и в Добришское княжество ходили с тайными заданиями от Фёдора, но туда парня не брали:

– Ты, Гнус, неловкий да некузявый, куда тебе. Ещё на соплю собственную наступишь, растянешься.

Вот и приходится больше по хозяйству, будто не разбойник лихой, а холоп дворовый: то дрова колоть, то воду таскать, то в ночной страже маяться.

И сегодня не повезло: праздник, именины самого ватамана. Товарищам – пить да гулять на радостях, а Гнусу – в караул.

Вздохнул. Подпоясался, нож на пояс повесил, дубинку сучковатую прихватил – да и пошёл знакомой тропой, острог снаружи обходить, приглядывать.

Только за угол завернул, чу: топориком кто-то стучит, совсем близко. Подошёл, видит: широкоплечий смерд возится с высокой сосной, что у самого тына стоит.

Гнус, хоть и не самый в шайке уважаемый, выпрямился: лапотники – они вообще не люди. Шикнул:

– Эй, деревня, чего тут делаешь?

Пейзанин ветхую зелёную шапку с длинным назатыльником скинул, поклонился в пояс, заскулил:

– Вы, господин разбойник, меня не бейте, не по своей воле. Фёдор Фёдорович велел деревце завалить, а то сгнило, как бы на дом не рухнуло. Я быстренько, и никакого вам беспокойства, а одно сплошное удовольствие, боярин.

Гнусу такое обращение понравилось. Сказал важно:

– Не суетись, смерд. Делай своё дело. Как закончишь – доложишь, я тут главный.

– Оно конечно, – пролепетал крестьянин и вновь принялся кланяться, – а как же? Службу понимаем, со всем нашим уважением.

Разбойник важно по тропинке пошагал, обходя тын с тыльной стороны. Вот уже и дорога, до села тут – полверсты. У ворот столы поставлены, а на них – всякая вкуснятина: пироги с потрохами, да с творогом, да с рыбой; гуси, целиком запечённые, и зайцы жареные, караваи горой, меды да брага. Гнус аромат втянул – враз слюной рот заполнился.

А в сторонке нищие толпятся, дюжины три. Да и сельчане, что победнее, отдельной кучкой. Ждут, когда благодетель выйдет.

Фёдор Фёдорович появился, наконец. Кивнул народу:

– С праздником, православные!

Забубнили невпопад:

– С именинами, Фёдор свет Фёдорович!

– Многая лета да крепкого здоровья!

– Чтобы только сегодня семечка в землю упала, из которого дуб вырастет, что на твой гроб пойдёт, – ляпнул тощий нищеброд.

Кольцо нахмурился: не любил про смерть. Но ритуал надо блюсти, теперь – очередь занимательных историй. Сказал:

– Везде ходите, всякое видали. Поведайте, что необычное в свете творится.

Началась толкотня: каждый норовил первым заготовленную сказку изложить, но всех тощий опередил:

– Вот я в Царьград ходил, о том речь пойдёт.

Все притихли, снедаемые кто ревностью, а кто и неподдельным любопытством; некоторые старцы даже ладони к ушам приставили, чтобы ни словечка не пропустить.

– Далёк путь, да тяжела дорога, – начал тощий бродяга, – через леса дремучие, воды бегучие. На горку тяжко, а под горку кувырком. Мимо стольного Владимира, да Новгорода Нижнего, да Волочка Верхнего. Ветром умываюся, пургой укрываюся, лапоточки сносил, ноженьки стесал до колен, да новые выросли.

– Врёшь, пёс шелудивый, – не вытерпел Архипушко, – не отрастают ноги-то!

И для убедительности продемонстрировал всем единственную конечность.

– Знать, неправедно живёшь, мало Богу молишься, – немедленно парировал тощий и продолжил: – И дошёл я, боярин Феодор, до самого Царьградского озера. Озеро то кругло да обширно, а по нему кораблики бегут: какие туда, а какие и оттуда. Взошёл я на кораблик, а там – чудеса! – ни души: вёсла сами гребут, парус сам на мачту взбегает, а ветер у каждого кораблика свой: в нужную сторону поддувает. Ну, доплыл я до острова, и ахнул: чудесный тот город Царьград. Стены из лучшего тёса, ворота лазоревым выкрашены, а у тех ворот стоит волшебный зверь верьблют. Крылья у него золотые, три хвоста медные, три рога железные, и вопрошает грозно…

– Опять врёт! – закричал кто-то из толпы. – Верблюд – животная басурманская, рогов у него нет, а есть мешки на спине, и в те мешки он сено про запас складывает. И не говорит он, а вопит противно да плюётся…

Все враз загалдели, вспоминая подробности про животное верблюда, но Кольцо поднял руку – и стихло сразу.

– Пусть рассказывает, – сказал главарь разбойников, – и что дальше там?

– Тёмные они людишки, – обиженно засопел тощий, – а зверя по-иному зовут, верьблютом, потому как выясняет у всех приходящих: крепки ли в вере православной? А кто верой слаб, глуп да «Отче наш» не знает – на того блюёт ядом и протыкает насмерть серебряным рогом!

– Дык рога же у него железные, – насмешливо заметил кто-то, – откуда серебряные взялись?

Тощий отмахнулся, заторопился, пока не перебили: