Нашествие арабуру

Тогда он был совсем маленьким и носил мамориготана[23], которым и мухи невозможно было обидеть. Они едва унесли ноги от местных охотников, которых учитель Акинобу устрашил, зарубив троих с такой скоростью, что остальные ничего не успели сообразить, ибо не имели понятия о настоящем катана и искусстве владения им. Зато потом ядовитые стрелы посыпались дождем.

— А здесь что? — Язаки с опаской стал развязывать другую сумку.

Из нее выпала связка сушеных крыс, пересыпанных черным перцем и красными травами — обычная еда арабуру.

— Куриное дерьмо!

Уж на что, казалось, Язаки голоден и всеяден, но и он не мог жрать подобную гадость. Взял да выкинул крыс в горькую полынь, чтобы Афра не соблазнился. Однако Афра не дурак — уже тыкался носом в следующие сумки, в которых, к счастью, оказался рис с овощами и маринованная в уксусе курица. Язаки тут же набил себе еду за обе щеки и, схватив две горсти риса, отступил в сторону. Учитель Акинобу посмотрел на него, как на безумного, а Натабура прочел в его взгляде презрение, хотя знал, что учитель по-своему любит Язаки.

— Головы надо похоронить, — высказал общее мнение Акинобу, которое заключалось еще и в том, что нельзя отдавать останки собратьев на поругание.

Пока вырыли яму в склоне лощины, пока закапывали головы, пока прочитали молитву и сосредоточенно помолчали, другой стороной поля пролетел иканобори. На него даже никто не взглянул — не из-за гордости, а из-за презрения. Но заторопились и, как только скороговоркой произнесли: «Наму Амида буцу!»[24], побежали дальше: вдоль сухой лощины, по краю которой росли редкие акации и которая огибала поле, превратившееся в безжизненную пустыню не только потому, что была засуха, а еще и потому, что несмотря на указания новых властей, крестьяне так и не научились выращивать опунцию для производства конишели[25].

Бедный Язаки едва передвигался с набитым брюхом, однако жадность не позволяла ему бросить еду. Он тащился, как всегда, стеная и охая. Вдруг замолк. Натабура невольно оглянулся. Язаки лежал ниц, разбросав вокруг себя сумки, а в запада приближался, поводя мордой из стороны в сторону, иканобори.

* * *

Хонки[26] сидели под мостом, да еще и в дыре, и жалобно хныкали:

— Вы нас не выдадите? Не выдадите?!

— А чего вы здесь делаете? — вступил в переговоры дипломатичный Баттусай.

Его рябая морда как нельзя лучше подходила для этого дела, потому что была как никогда серьезна и многообещающая — она сулила покой и радость для всего земного, в том числе и для хонки. Натабуре стало смешно, и он отвернулся. Баттусай любил навести тень на плетень, сочинить пару небылиц, да и вообще, наговорить такого, чего отродясь с ним не бывало. Вот и теперь он стращал хонки иканобори, которого сам боялся пуще смерти.

— Мы? — удивились хонки непонятливости людей. — Прячемся…

— А чего прячетесь-то?

— А вы что, ничего не знаете?

— Ни сном, ни духом. Откуда?

— Арабуру нас ловят…

— Ну и?..

Кое у кого в голосе прозвучало злорадство.

— Ловят и, говорят, что едят… — они обескуражено вздохнули. — Варят с лягушками в качестве приправы…

Количество желающих высказаться превышало пространство, в которое можно было втиснуться, поэтому в дыре виднелись одни глаза. Кто из них демоны, а кто духи, разобраться было весьма трудно. Как рыбы в неводе, невольно пришло в голову Натабуре. Ясно, что перед лицом всеобщей опасности все: и демоны, и духи разнообразнейших мастей объединились, ибо вслед за арабуру неизбежно должны были явиться их хонки. А кто они такие, никто не знал, поэтому хонки Нихон вдруг стали лояльны ко всем ее исконным жителям. Нам на пользу, подумал Натабура с дальним прицелом, правда, еще не представляя, какую выгоду из всего этого можно извлечь.

— Чего?

— Как вас жрать можно? — вмешался в разговор Язаки, знаток по части откушать. — Где это видано, чтобы демонов и духов жрали? Я не знал. Вы ж, поди, безвкусные, как медузы?

— Безвкусные, — быстренько согласились хонки. — Безвкусные. Ясное дело. Кто спорит? Однако, вот. Оказывается, мы съедобные. Защитите нас…

— Чего?..

Им никто не верил, потому что хонки вечно пакостили людям и были хитры, как ползучие гады.

— Безвкусные, говорим. Защитите нас.

— Да на кой ляд вы нам сдались?!

— Мы исправимся… — просились они, как малые дети.

— Во припекло! — радостно воскликнул Баттусай.

А Язаки, пританцовывая, потер жирные ладони:

— Неспроста, видать!

Пока выяснялся этот важный вопрос, Натабура с учителем Акинобу разглядывали веер, который оказался таинственным мшаго.

— Я думал, врут, — с восхищением признался учитель Акинобу, крутя в руках неизвестное ему оружие и не зная, как к нему подступиться.

— Я тоже, — охотно согласился Натабура, хотя в душе гордился тем, что добыл такой меч — мечту любого самурая.

Афра уже третий раз обнюхивал диковинку своим длинным холодным носом и фыркнул — мол, ничего интересного.

— Ну, что скажешь? — спросил у него Натабура, все еще переживая свой подвиг. В этом году подвигов у него еще не было. Это первый. И сразу такая удача.