Голову пронзила мысль: «А Константин?…» Я обернулся, он всё говорил и говорил, то и дело воздевая руки к небу, как будто ничего не случилось, но люди видели эту злополучную стрелу, торчащую из дуба, я чувствовал, что теперь их ярость обернулась против того, кто осквернил их святыню, против длинноногого жилистого человека, - по толпе прошёл ропот, а потом гул восхищения моим братом-философом.
- Его Бог оказался сильнее нашего бога, - сказал кто-то рядом и показал пальцем на Константина. - Поп остался в живых, а капище Долины семи дубов бог позволил опоганить… Как же это?!
- Да… Как же это?!
- Значит, дуб теперь надо срубить.
- И удавить верховного жреца!
- Удавить!
- Удавить!!!
- Люди! - крикнул тут я. - Не трогайте верховного жреца… Наш Бог говорит мне, что он не виноват, а дуб действительно надо срубить… А кто желает принять нашу веру, становитесь вон у тех камней.
Как раз из-за них появились возбуждённые велиты и красный как рак лохаг. Среди них убийцы не было.
- Где он?… Ушёл?!
Зевксидам осклабился.
- От меня никому ещё не удавалось уйти, Леонтий, - со скрытой угрозой проговорил Зевксидам. - Мы его прирезали, как ягнёнка.
- Как - прирезали?! - Я от злости и досады запнулся на миг. - Я же вам говорил - брать живым…
- Да вот так получилось… А то мог убежать.
Глядя в его глаза, я подумал о том, что лохаг действительно дал бы ему убежать, если бы с ним не было пятерых солдат, верных мне и Константину.
- Ладно, разберёмся… - сказал я Зевксидаму тоже со скрытой угрозой.
А тем временем сами язычники уже рубили осквернённый дуб.
Я подошёл к верховному жрецу, который мелко дрожал всем телом, ещё не веря в чудо своего спасения, и положил ему на плечо руку. Он стал благодарить меня, кланяясь.
Не надо, ведь, как сказал Константин, все мы люди… И создал нас Господь Бог по своему подобию.
Ведал бы Леонтий, кому он спас жизнь…
Из Фулл мы приехали в Херсонес в то самое время, когда диеру «Стрела» вышли встречать на пристань почти все жители города. Сейчас их было, пожалуй, больше, нежели в наш первый приезд, - слух о том, что на одном из островов рядом с заброшенной рудокопней нашли могилу бывшего римского епископа Климента и останки его теперь находятся на борту корабля, облетел сразу, достиг он и наших ушей. Мы тоже поспешили на берег Прекрасной Гавани.
Мы смотрели, как диера плавно скользит по воде, и негромко переговаривались с Константином.
- Вот, брат, выходит, что мы исполнили просьбу его святейшества Фотия… - сказал я Константину, указывая на стреловидный нос диеры, который своим острием нацелился сейчас как раз на берег и стоящую на нём толпу народа.
- Пусть не нами, Леонтий, вынуты из могилы останки преподобного Климента, но мы делали всё для того, чтобы они были найдены. Поэтому совесть наша чиста… Слава Всевышнему!
- Аминь! - заключил я, так как с крещальни базилики Двенадцати апостолов ударили колокола, их поддержали крепостные - на башне Зенона и городских воротах.
Диера причалила к берегу, на палубе появился духовник церкви святого Созонта и, увидев среди собравшихся нас с Константином, знаком руки пригласил подняться на борт.
- Пошли, брат, зовёт… - я подхватил философа под руку, и мы поднялись на корабль.
Возле духовника стоял деревянный ларец, обтянутый красной кожей и дивно изукрашенный жемчугом и ониксом. Мы упали перед ним на колени и поцеловали крышку ларца, уже зная о том, что в нём находятся мощи великомученика. Слезы оросили наши лица, потекли они и по щекам рослого, плечистого духовника.
Он сказал, чтобы Константин, по праву, данному ему Богом, императором и патриархом, водрузил на плечо ларец с мощами Климента и отнёс в церковь святого Созонта. И на всём пути туда перед философом расступалась толпа и люди с именем Божьим на устах и молитвами склоняли головы ниц.
- Леонтий, теперь пора уходить в Хазарию. Господь Бог осенил нашу дорогу великой находкой, явившейся, словно доброе чудо… А на обратном пути мы возьмём святые мощи в Константинополь и сотворим радость его святейшеству и всему христианскому миру, - торжественно произнёс философ, выходя из церкви. Задумался, потом вскинул на меня глаза: - Думаю, что только весной мы увидим Фотия. А я бы хотел обрадовать его раньше.
- Ты хочешь послать гонца?
- Да, Леонтий.
В голове у меня промелькнуло:
- Есть такой гонец, отче… Наш Джам! Смышлёный мальчонка.
- Верно, смышлёный… А что?! Согласен. Только вот беда: за делами мы его окрестить не успели.
- Припиши в грамоте к его святейшеству, чтобы окрестил. Может, он и в школу свою его определит?…
- Хитрец ты, Леонтий! Джама отправляешь к патриарху скорее не гонцом, а на его попечительство.
Но видел я - и у него, как у меня, на сердце цвела радость.
Вручив пергамент, мы посадили Джама в отдельную каюту и наказали часто не выходить, а я попросил капитана найти в Константинополе патриарха и передать мальчика с рук на руки.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЖЕЗЛ ВЕРХОВНОГО ЖРЕЦА.
1
Доброслав Клуд спешил доковать для своего Бука панцирь, чтобы попасть к полудню на кумирню к верховному жрецу Родославу.