Нашествие хазар

«Стерва сарацинская… — про себя промолвил «папашка». — Надо было аланку вместо неё взять, да у той голова пустая… Ах, зато какие груди! Зря я эту поездку затеял… — вздохнул Асаф и над собой посмеялся: — Развеюсь… Болван. Как говорят христиане: буду теперь свой крест нести до конца…»

По прибытию в Саркел Асаф узнал печальную новость: тудуна Менаима уже нет в живых… А вместо него делами крепости заправляет начальник тысячи, присланный из Итиля Завулоном.

Остановился хазарин у родственника неподалёку от рыночной площади; там же, в доме, похожем на солдатскую казарму, проживали прибывшие в Саркел греческие и арабские купцы.

Асаф с огорчением видел, что между Маликой и Ерусланом устанавливались с каждым днём всё более тёплые отношения, и мешать этому не смел — боялся. Но зато русы оказались расторопными. Они ловко помогали владельцу лупанара в сбыте товаров, особенно старался Кузьма, который мог умело и поторговаться… Хазарин знал, они рядом с ним неспроста и понимал — почему… А после того, как ему стало известно о гибели Менаима, догадываясь, что убили его скорее всего люди из тысячи Чернодлава, готов был и сам не по принуждению служить киевлянам.

«Добрался всё-таки до Утешителя Завулон. Раньше, до Менаима, крепостью ведали приближенные и родственники кагана, и немалая часть золота, вырученного от взимания десятин и разных пошлин, доставалась ему. Вот он и убрал с пути золотого ручейка камень, воздвигнутый царёвым наместником… А заодно и его самого!» — раздумывал Асаф, хорошо знакомый с нравами хазарского двора.

Недавно прибыли купцы из Киева: привезли на продажу рабынь, шкуры, мёд и меха. Остановились, как всегда, перед крепостными воротами, где высились их идолы… Как на Итиле, так и Танаисе, у якорных стоянок (приплывают русы и на кораблях) воздвигнуты большие деревянные дома, и живут в них человек по десять, двадцать, или больше, или меньше. Вот как далее описывает места обитания русских купцов и их обычаи в чужедалье арабский путешественник Ибн-Фадлан: «В доме у каждого купца скамья, лавка, на которой он сидит вместе с привезёнными для продажи красивыми девушками. Иногда купец тут же забавляется с рабыней, а сосед смотрит, а иногда и многие находятся в таком же положении перед глазами других.

Случается, что желающий купить рабыню входит в дом и застаёт её в сладостных объятиях господина, который не прекращает этого занятия, пока не удовлетворит своей похоти…

Зато исправно молятся своим идолам, — деревянным болванам, — один в середине — высокий, с изображением лица, похожего на человеческое; другие — малые, стоящие вокруг главного.

А в момент прибытия на место, каждый купец обязательно выходит из дома, неся хлеб, мясо, молоко и пьяный напиток, и идёт к своим кумирам… Приблизившись к большому изображению, простирается перед ним, кладёт принесённое и говорит: «О, господине! Я пришёл издалека, со мной девушек — столько-то и столько-то голов, соболей столько-то и столько-то шкур», пока не поименует всего, что он привёз из своего товара. Затем продолжает: «Этот подарок принёс я тебе, пошли мне купца с золотыми дирхэмами, который купил бы у меня всё, что желаю продать, и не торговался бы, не прекословил бы ни в чем».

После этого рус уходил».

И вот Еруслан сказал Асафу:

— Ты сегодня, отец, должен пойти к русским купцам поторговаться. Мы с Кузьмой тебя сопровождать будем. И Малику с собой возьмём.

— А её-то зачем?

— Надо.

— Молчу. Надо так надо.

А до этого хазарин выполнил ещё одну просьбу — узнал месторасположение и количество городской стражи на крепостных стенах в ночное время и у двух ворот, через которые вход и выход осуществлялся только в особых случаях…

Асафа в Саркеле уже хорошо признали как купца, поэтому без всяких проволочек с сопровождающими выпустили из крепости. Стоянку русских торговцев отыскали быстро, нашли старшину, и Кузьма уединился с ним. В конце разговора сказал:

— Поезжай к Диру, они хоронятся в плавнях по течению старицы, и передай, что всё разведано и к приходу их ворота будут открыты; стражу мы перебьём… Итак — через два дня в ночь… Запомни, не перепутай…

— Моя память надёжнее, если перед глазами будет вот это! — и старшина нацепил на пояс два кинжала и повторил: — Через два дня в ночь…

— Скажи купцам, — обратился к старшине Еруслан и подтолкнул Малику. — Пусть пока останется здесь эта женщина… Скоро в крепости заварится не бабье дело…

— Хорошо. Понимаю. Я помещу её отдельно от рабынь… Рядом станут находиться только те, которые будут за ней ухаживать.

— О, Аллах! — воскликнула Малика. — Во сне ли сие слышу или наяву?! Я как госпожа… благодарю тебя, Еруслан! — В порыве искреннего чувства обняла русского воина.

Бывший предводитель кметов от неловкости крякнул и смущённо посмотрел на Кузьму. Тому ничего не оставалось, как улыбнуться.

— Аллаха вспомнила… Сарацинка? — спросил всезнающий купеческий старшина.

— Угадал, — ответствовал Еруслан. — Но придёт время, и наших богов признает.