В послании к епископу Зальцбургскому папа писал, что над кораблём византийцев командует капитан, родственник бывшего патриарха Игнатия, ненавидевшего Фотия, а следовательно Константина и Мефодия. Нужно использовать сие обстоятельство…
Ганнону уже было известно: буря уничтожила одно судно мораван, осталось два — византийское и другое — служащее для охраны. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эти два корабля свернули в Мораву, протекающую по земле великого князя Ростислава… Там их уже не достать.
«Вся надежда на капитана… Как там его имя? Ктесий… Да, так!» — думал викарий.
Он позвал священника Иоганна, уже в годах человека, но телом ещё сильного, а умом — хитрого и изворотливого…
— Бери с собой двух крепких бойцов и найди способ встретиться с капитаном судна византийцев, который станет действовать, как нужно нам… И надлежит сделать так, чтобы это судно и моравское застряли в водах Дуная… А тут подоспеем и мы…
— Вас понял, святой отец… Благословите!
— Благословляю! — Ганнон поднялся, перекрестил Иоганна, потом грудь свою и опустился в каюту.
Иоганн тоже последовал за ним, но затем свернул к себе, переоделся в доспехи, вооружился мечом, луком со стрелами, щитом, скармасаксом[87]
, - теперь он уже не «святой отец», а смелый и беспощадный воин, готовый победить, а если надо и умереть за веру Христову и папу римского…Но если для святого отца позволительны какие- то колебания, даже слабости, то для солдата они просто недопустимы.
Таких же решительных двух человек Иоганн взял себе в боевые товарищи: одного звали Вульфардом, другого — Хлодвигом.
Ещё некоторое время гребное судно продолжало плыть по реке. Когда на высоком берегу завиднелась сельская кирха, оно свернуло ближе к берегу и ошвартовалось напротив неё. На землю сошли викарий, Иоганн, Вульфард и Хлодвиг.
У настоятеля кирхи Ганнон потребовал трёх лошадей под сёдлами. Здесь он распрощался, поблагодарил сельского священника, сделавшего добро во имя Господа Иисуса Христа и Его матери Девы Марии, и спустился к реке.
Иоганн с боевыми товарищами пустили вскачь лошадей: посуху, спрямляя путь, они через горы должны будут выехать к озеру Нёйлидлер-Зее, северным берегом обогнуть его и достичь Дуная возле отрогов Западных Карпат, в месте слияния его с Моравой. И там Иоганну надлежит встретиться с Ктесием…
Лёгкость, с которой расстался сельский священник с тремя лошадьми со сбруей, стоившими и без неё немалых денег, пусть не удивляет читателя, — таковы были германские законы и нравы тех лет, не отличающиеся мягкостью от законов и нравов императора Карла Великого, наоборот, скорее — ужесточившиеся…
Они касались не только подданных Людовика Немецкого, но и поселенцев тех областей, над которыми распространялась власть епископов, всячески старающихся проводить свою независимую от короля политику, так же, как и феодалы, живущие в неприступных замках.
Подобное творилось не только в Германии, но и во Франции и Италии после распада Франкской империи. Вот «образчик» неповиновения да и явного вызова королю Франции в письме одного графа:
«Удивляешь ты меня очень, государь мой, как столь поспешно, не разобрав дела, присудил ты меня недостойным феода твоего. Ведь родовитость у меня есть. Если дело касается исполнения службы, то хорошо тебе ведомо, что пока я был у тебя в милости, служил тебе и при дворе, и в войске, и на чужбине. Если же потом, когда ты данный мне феод решил отобрать, я, обороняя себя и свой феод, нанёс тебе какие-либо обиды, то ведь совершил я это, раздражённый несправедливостью и вынужденный необходимостью. Ибо как же я могу оставить и не оборонять своего феода? Бога и душу свою ставлю в свидетели, что лучше предпочту умереть на своём феоде, нежели жить без феода».
Зато внутри самих поместий, принадлежащих феодалам или духовенству, неподчинение каралось жестоко. Хорошо вооружённые, укрытые стенами замков и монастырей графы, бароны, рыцари и отцы римской Церкви заставляли смердов работать на себя от зари до зари, в то же время относясь к ним с большим презрением.
«Лучше всего, когда крестьянин плачет; худо, когда он радуется…» — говорили они. Распевались рыцарями и такие песни:
При переводе с немецкого русский переводчик зарифмовал стихи, — это не авторская придумка: песня подлинная, как и письмо графа…
Поэтому для епископов и его приближенных мелкий сельский священник являлся таким же рабом, как и смерд… А смерд, в свою очередь — рабом того же мелкого священника.