Нашествие теней

Фаран кивнул, и Калабас приблизился к скованному рабу. Тот забился в своих цепях, увидев Калабаса с ножом, и еще отчаяннее замычал сквозь кляп, — но оковы держали крепко. Калабас, чуть согнув колени, приложил нож к одной из темных отметин на груди у раба. Сгусток с легким шипением упал на подставленное слугой блюдо. Раб успокоился, увидев, что нож предназначен не для него, и выпученными глазами стал следить за Калабасом, который обходил его тело, раз за разом повторяя то же самое, пока не собрал все темные сгустки. Сделав это, Калабас вернул нож в очаг, преклонил колени перед троном и со склоненной головой протянул блюдо князю. Фаран, стряхнув с себя оцепенение, подался вперед. На блюде извивались напитанные кровью пиявки. Взяв блюдо у Калабаса, князь поднес первую пиявку ко рту и раздавил зубами — кровь брызнула ему на подбородок, точно сок переспелого плода. Жадно проглотив пиявку, Фаран схватил другую и тут поймал на себе завороженный взгляд скованного раба.

— Убери его, — прошуршал он, словно его голосовые связки были сделаны из кожи и песка, а не из живой ткани. Калабас щелкнул пальцами, и из мрака явились двое в масках-черепах служителей храма.

— Обратно в бассейны, — распорядился Калабас, кивнув на раба. Загремели цепи, и ноги зашаркали по полу, но Фаран уже не смотрел туда — зажмурившись от удовольствия, он копался в блюде. Он клал в рот то одну пиявку, то две зараз — кровь уже залила ему весь подбородок. Наконец лакомство кончилось, и Фаран удовлетворенно откинулся назад, с лязгом выронив блюдо.

Но удовлетворение его было неполным. Пиявки питали его кровью, но он никогда не мог насытиться, хотя в бассейнах содержалось множество рабов. Лишь кровь, выпитая из вен и артерий живого человека, могла насытить князя до конца. Однако в пиявках содержалось некое магическое вещество, разжижающее кровь, — это было известно еще до рождения Фарана, почти двести лет назад. Теперь он может быть спокоен до завтра: кровь его не высохнет и не свернется, и он не погрузится в вечный сон, которого боятся все живые мертвецы.

Калабас, чувствуя несытость Фарана, сказал:

— Господин, позволь привести тебе раба, чтобы испить из него: зачем ты, именно ты, должен отказывать себе в чем-то?

Фаран устало прикрыл глаза.

— Ты не хуже меня, Калабас, знаешь — зачем. — Сморщенная кожа у него на шее шевелилась, когда он говорил. — В Тралле более двух тысяч наших Братьев — а предателей и рабов, чтобы их кормить, остается все меньше — и в колодках на площади, и здесь, в катакомбах. Пока не закатится Эревон, Братья должны напиться живой крови, иначе жилы их иссохнут и они умрут окончательной смертью. Каждый месяц мы теряем все больше и больше, и засуха все усиливается. Я должен подавать другим пример: если я могу питаться пиявками, то почему бы им не делать этого?

— Но почему бы нам, господин, не использовать оставшихся горожан? В них столько крови, что на всех хватит.

— Ты знаешь и это, — отмахнулся Фаран. — Пока солнце еще светит на небе, нам нужны живые, чтобы нести службу днем — иначе враги из чужих краев придут и уничтожат нас. Чудь, живущая за Палисадами, и так уж норовит вторгнуться на человеческие земли. Скоро она явится и сюда. Кто будет при свете дня стоять на стенах и защищать ворота? Только живые на это способны — поэтому мы должны сохранить им жизнь, дав им надежду сделаться такими же, как мы. Жить и тогда, когда солнце угаснет навеки.

— Пусть скорее настанет этот час, — с жаром произнес Калабас.

— Солнце меркнет с каждым днем — теперь уж недолго ждать. — И Фаран, отвыкший от столь пространных речей, погрузился в раздумье, а Калабас почтительно отступил куда-то во мрак.

Думы Фарана были невеселы. Веселость никогда не была ему свойственна, но нынешние его тревоги становились уж слишком назойливыми и требовали незамедлительного решения.

В Тралле для сторонников Исса складывалось отчаянное положение. С каждым месяцем в подземельях все больше Братьев, которым не досталось крови, впадало в вечный сон. В городе просто-напросто не хватало пищи для всех. Немногие невольничьи караваны рисковали пускаться в далекий путь до Тралла. Повелители Фарана, старейшины Тире Ганда, где рабы, взятые в сотне войн, щедро питали живых мертвецов, не сдержали обещаний, данных Фарану семь лет назад: если он возьмет Тралл, говорили они тогда, у него больше не будет недостатка в крови для Братьев. А что на деле? Он ест пиявок, насосавшихся крови рабов, и во всем зависит от наемников, которые могут бросить его в любую минуту — стоит только прийти с севера слухам, что Чудь, мол, собралась в поход и уже перешла через Палисады. И если даже нелюди не возьмут Тралл, все равно чума, голод и вампиры не дадут дожить до будущего года больше чем нескольким сотням из некогда многочисленного городского населения. И сердце города почти что замрет. А вскоре исчезнут и эти немногие, и останутся только Братья, которые без живой крови впадут в вечный сон. Тралл опустеет и будет стоять среди болот обиталищем летучих мышей, оплетенный плющом и задушенный травами. Город-призрак.