Нашествие теней

И вот теперь, по воле судьбы, они приближаются к месту битвы на болотах. Джайал рубил камыши так неистово, что ясно было, он тоже сознает это. Он оглянулся, и Таласса поймала его затравленный взгляд. В этом взоре не было радости, не было огня: проклятие давило его тяжким грузом. Он, точно призрак, явился нарушать покой ее и других живущих, чтобы вкусить жизни, которой не способен более наслаждаться.

Уртред боролся с мечущимся в бреду Фурталом. Под ноги жрецу подвернулся болотный корень, и он упал на колени. Старик скатился с него, продолжая молотить руками, несмотря на все попытки Уртреда утихомирить его. Таласса и Аланда поспешно склонились над Фурталом. Он приходил в себя.

— Где моя лютня? — ворчливо спросил он, хватившись, что она больше не висит у него на плече.

— Ты разбил ее о голову вампира, — сказала Таласса, стараясь обратить это в шутку. Старик, как видно, услышал ее — он затих и наморщил свой окровавленный лоб, стараясь вспомнить.

— Да, помню! И что же, убил я его?

— Нет, его убил другой.

— Сереш?

Таласса взглянула на Аланду: говорить или нет? Старушка, стиснув плечо Фуртала, сказала как можно мягче:

— Сереш погиб.

— Да, теперь я вспомнил, — сморщился старик. — Их было слишком много. Сереш сражался, но... Джайал, подойдя к ним, спросил:

— Как он?

— Этот голос мне знаком, — удивился Фуртал.

— Верно. Это я, Джайал Иллгилл. Я вернулся в Тралл.

Лицо старика оживилось:

— Я знал, что ты жив! Ты принес меч?

— Да. — И Джайал поднял светящийся клинок перед слепыми глазами Фуртала.

— Я вижу что-то — это свет! Сколько раз мы говорили об этом с твоим отцом — теперь я умру счастливым. Ступай к отцу и скажи, что в рабстве я пел прежние песни и умер, думая о нем! — Разговор истощил силы старика, и он снова впал в полузабытье, но вдруг встрепенулся снова: — Где моя лютня?

— Разбилась, — терпеливо повторила Таласса, утирая ему лоб своим подолом.

— Как же я воспою возвращение моего господина?

— Мы найдем тебе другую на севере.

— На болотах нет ни одной. А лучшие в старину делались из дерева, добываемого в Лесу Потери — там, в Чуди. — Старик заморгал, перебарывая боль. — Возьми меня за руку, малютка, — сказал он Талассе. Она протянула белую руку — Уртреду казалось, что в жемчужном предутреннем свете ее рука сияет подобно водяной лилии. Старик сжал ее в своей. — Мне открылось будущее — ты увидишь место, где делают эти лютни, золотые лютни...

— Ты тоже увидишь его! — воскликнула Таласса, но старик затряс головой.

— Нет, песок утекает — я мог лишь надеяться, что умру вот так, свободным — на болотах, вдали от своей темницы... — Он приподнял голову, прислушиваясь к ветру в камышах, и ветер, точно только этого и ждал, налетел с запада, разогнав пелену тумана, и горный воздух порвался в сернистый смрад болота. Фуртал вдохнул полной грудью. — Слушай, я расскажу тебе кое-что о Чуди о которой ты знаешь лишь из баллад да из старушечьих сказок. Я побывал там много лет назад...

— Там никто не бывал! — вмешался Уртред. Но старик продолжал:

— В последние дни, когда боги жили на Земле, их дворец, говорят, стоял на Сияющей Равнине. Я видел это место — тогда я еще был зрячим: их костры до сих пор горят там, и днем и ночью посылая столбы дыма в небеса. Но к ним нельзя подходить, хотя ночью они служат хорошим путеводным знаком. Увидишь огненные столбы, а к востоку от них — безверхие башни. К ним тоже не подходи: их посещают призраки богов. Что же до тамошних жителей, вспомни баллады: они такие и есть, как там говорится, непримиримые враги человека. Лишь те, кто живет около Кузницы, помогут тебе и станут твоими друзьями.

— Но как нам найти эту Кузницу? — спросил Уртред.

— Ты уже видел ее — в гробнице. — «Откуда старик знает, что мы видели Сферу?» — подумал Уртред, но не стал придираться к словам умирающего. Быть может, тот первый огонек и есть Кузница.

Старик впадал в забытье, и всем пришлось нагнуться совсем низко, чтобы слышать, что он говорит.

— Моя лютня пропала, — бормотал он, — а без лютни я петь не могу. Никогда уж мне больше не петь. — Это были его последние слова — старик захрипел, и смертная судорога свела его члены. Таласса хотела ему помочь, но он дернулся только раз и затих. Аланда сморщилась, и слезы потекли у нее по щекам. Она уронила голову на грудь Фуртала. Слепые глаза старика смотрели в затянутое туманом небо.

— Он ушел от нас, — сказал Уртред, кладя руку па плечо Аланде.

— Ушел, чуть-чуть не дождавшись рассвета, — простонала она, глядя в светлеющую высь.

Таласса помогла ей подняться. Встал и Уртред. Таласса, содрогаясь от тихого плача и поддерживая Аланду, смотрела на серую ленту рассвета над восточными горами.

В Уртреде все омертвело, и он ничего не чувствовал. Он посмотрел на лицо старика при свете фонаря и отвернулся. Джайал уже ушел вперед по прорубленном им тропе.

— Нельзя хоронить его здесь, — сказал наконец Уртред. Все его существо восставало против мысли о похоронах приверженца Ре в сырой болотной земле. — Священные птицы не слетают на топкие низины, и Фуртал в День Воскресения достанется Червю.