Есть пример образцового спецучилища. Спецучилище – это вообще отдельный вид учреждений. В спецшколы и спецучилища помещают подростков, совершивших преступления, причем даже иногда не в первый раз. Например, в Раифском спецучилище в Татарстане есть дети, имеющие по две-три судимости. Повторю – это дети! Другой вариант: ребенок совершил преступление, но еще не достиг возраста уголовной ответственности. Понятно, что он уже преступник, но судить его нельзя. Его тоже направляют в такое спецучреждение. Так вот, в Раифском спецучилище, которым, как ни странно, руководит женщина, – идеальная дисциплина. Это училище кадетское.
А есть точно такое же в Мурманской области – так в нем ситуация ужасная. Приехали туда мои советники, их там матом обложили дети, которые на крыльце сидели и курили. Был еще Кижингинский интернат в Бурятии – сейчас его уже ликвидировали. Туда поехала корреспондент «Комсомолки», а по возвращении пришла ко мне, рыдая, и сказала:
– Слава Богу, что меня там не убили и не изнасиловали!
Главная опасность в том, что из таких мест, как Кижингинский или Ижевский интернат, местные преступные группировки вербуют себе адептов. Потому что ребенка, который в десять-одиннадцать лет становится членом криминального сообщества и совершает преступления, нельзя судить, его нельзя привлечь к уголовной ответственности, его нельзя посадить. С ним ничего нельзя сделать. Дети превращаются в воришек, карманников, форточников. Ну а если они совершают преступления, тем более остаются безнаказанными, то в дальнейшем становятся уже закоренелыми преступниками. К пятнадцати годам это созревшие бандиты, причем рецидивисты.
В Горно-Алтайске мы разбирали ситуацию по одному интернату, где мальчик проявил свою молодецкую удаль тем, что толкнул учительницу в столовой – фактически ударил. Ну, его поругали и всё – вроде сирота, в интернате. А у него за плечами – и кража, и грабеж, и разбойное нападение – одно за другим. А потом вскрывается целая шайка, которая занимается грабежами.
Так вот, в Ижевском интернате директором несколько лет назад поставили парня, выпускника педагогического института, который параллельно с учебой занимался рукопашным боем, был чемпионом. Парень физически крепкий. И вроде все перекрестились: слава Богу, директор, который сам наводит порядок, в том числе и кулаком, если надо. А привело это все к тому, что днем он наводит порядок, а ночью этот Артур там сам управляет всем.
И в какой-то момент Артур приходит к директору и говорит:
– Мне восемнадцать лет завтра исполняется, оставьте меня еще на год.
А директор, в общем-то, уже хорошо понял, что это фактически малолетний бандит. Потому что Артур успел выстроить четкую иерархию – у него было два приближенных, что называется, «быка», которые били и наказывали всех неугодных и собирали деньги с остальных. На ночь дети разбегались по городу, утром должны были принести деньги, еду, выпивку, кто что.
Это мы уже потом все вскрыли, вместе со Следственным комитетом. А я обратил внимание вот на что: приехал, взял журнал у дежурного, а дежурный там ничтоже сумняшеся записывает, сколько детей в интернате ночевало. В интернате девяносто три человека, а он пишет: «ночевало тридцать семь» или «ночевало сорок два», «ночевал двадцать один» – это в выходные в основном такие цифры, с субботы на воскресенье. Я смотрю на него и говорю:
– Слушайте, я знаю историю в Москве – в интернат не вернулся ребенок, а директор об этом не сообщил. Так директора выгнали оттуда взашей! Это ЧП! Ребенок не ночевал в детском доме!
А у них это норма – дети на ночь расходятся, и вроде так и надо.
В общем, директор этому Артуру отказал, велел на следующий день уходить из интерната. Тогда парень ночью подбил своих подручных, те взяли малышей от семи до двенадцати лет, разрезали им руки, себе тоже разрезали, перед этим выбили окна, поломали мебель, сорвали камеры видеонаблюдения и забаррикадировались. Милиция по первому вызову не приехала – это уже был отдельный разговор. А для меня это была проверка. Я приехал, посмотрел: министерство образования вообще не хочет обращать на этот интернат внимания, а министр здравоохранения понятия не имеет, сколько там детей с травмами и сколько беременных девочек было в прошлом году.
Это вообще отдельная история. Беременные девочки – это важный показатель благополучия или неблагополучия детдома, семьи, региона. Есть несколько таких ключевых моментов, которые я в процессе работы сам вычислил и увидел, на что надо обращать внимание. Например, количество абортов у девочек или количество беременностей у девочек. Количество преступлений против несовершеннолетних и количество преступлений, совершенных несовершеннолетними. Количество отказных детей. Количество детей, выявленных как сироты в течение года, и количество детей-сирот, принятых в семьи, из этого числа. Количество детских суицидов. И когда ты смотришь в эти показатели, они о многом тебе говорят. Те же суициды – показатель ужасный. Страшный. Но даже их число за пять лет снизилось в 2 раза: с 1000 до 500 в год!