Наши домашние дела

Когда-то случалось намъ не разъ слышать жалобы и нареканiя на нашу текущую литературу, журналистику, за ея излишнюю горячность и торопливость. Говорили бывало, что возбуждая множество вопросовъ, иногда рановременныхъ, иногда не нужныхъ, преувеличивая явленiя и придавая имъ бòльшее значенiе, чѣмъ они стóятъ, поднимая наконецъ шумъ и длинные толки пò-пусту, — она, журналистика, сбиваетъ съ толку читающiй людъ, забрасываетъ ихъ фразами и заставляетъ суетиться въ такихъ дѣлахъ, которымъ слѣдовало-бы зрѣть тихо, совершаться неторопливо и обдуманно, — однимъ словомъ, она способна нарушить естественный ходъ событiй и даже иногда испортить дѣло. Не знаю, было-ли когда-нибудь, въ предидущiе годы, такое время, когда подобныя нареканiя можно было признать основательными; но въ настоящую минуту кажется уже рѣшительно нельзя. Надо во-первыхъ то принять въ расчотъ, что литература, по самой роли своей, не можетъ не горячиться больше, чѣмъ вся въ совокупности взятая общественная масса; потому что задача ея, литературы, изображать выпукло разбросанныя въ массѣ тонкiя и чуть замѣтныя черты, собирать и отражать громко носящiеся въ этой массѣ неясные звуки, — однимъ словомъ, она все равно что пульсъ въ организмѣ, показывающiй присутствiе и силу жизненнаго процесса. Вотъ поэтому литература неможеть не брать тономъ выше, чѣмъ общественная масса. Но она и не должна держать себя иначе; потому что если-бы въ ея голосѣ оказался недостатокъ жизненныхъ, одушевленныхъ звуковъ, — это пахнуло-бы холодомъ на массу, и ея собственная жизненность упала-бы въ соразмѣрности съ охлажденiемъ литературныхъ голосовъ… Это вообще такъ, т. е. вообще нареканiя на горячность литературы не должно считать основательными. У насъ-же въ настоящее время, они кажется и вовсе не могутъ имѣть мѣста. Теперь, если прислушаться повнимательнѣе (не говоримъ — къ журнальнымъ перебранкамъ: это oсобая статья, и здѣсь нами въ расчотъ не принимается), то окажется, что по многимъ нашимъ общественнымъ дѣламъ журналы и газеты только-что yспѣваютъ вторить голосамъ, раздающимся съ разныхъ мѣстъ изъ среды массы. Конечно, это не голосà всей массы или большинства ея, а принадлежатъ немногимъ отдѣльнымъ личностямъ; но если они и не выражаютъ мысли большинства, то все-таки слагаются подъ общимъ съ этимъ большинствомъ впечатлѣнiемъ. Стало быть остается только ждать, чтобы это безсознательно воспринятое впечатлѣнiе, выраженное немногими, вошло чрезъ то въ общее сознанiе большинства, и — мы услышимъ общiй голосъ. Вамъ не вѣрится, милостивые государи? Такъ читайте-же пожалуйста областныя корреспонденцiи въ газетахъ, и вы увидите, что это очень питательное чтенiе; вы найдете тутъ столько теплыхъ, одушевленныхъ звуковъ, что всѣ возгласы собственно отъ лица самихъ газетъ и журналовъ вамъ нисколько не покажутся живѣе и горячѣе.

О чомъ-же говорится больше всего въ этихъ корреспонденцiяхъ? Чтò больше всего занимаетъ и заботитъ этихъ мыслящихъ людей, разсѣянныхъ по лицу земли русской? Кажется всего больше занимаетъ ихъ мысль о выступающемъ на поприще нашемъ земствѣ и объ его составныхъ элементахъ; заботятъ ихъ — несложившiяся, но долженствующiя непремѣнно сложиться отношенiя между этими элементами, а въ особенности отношенiе такъ-называемыхъ "образованныхъ людей" къ такъ-называемой "меньшой братiи". И при этомъ съ наибольшимъ одушевленiемъ выставляются великiе грѣхи въ прошедшемъ и великiя обязанности вь будущемъ этихъ "образованныхъ людей" относительно этой "меньшой братiи". Говорится стало быть много и о томъ, какъ теперь живутъ-поживають «образованные», какъ живетъ-поживаетъ "меньшая братiя…"

Вотъ напримѣръ впечатлѣнiя и размышленiя одного деревенскаго жителя, недавно прибывшаго въ давно-оставленную деревню и поселившагося въ ней. Описавъ эту деревню, представляющую "одну изъ благодатнѣйшихъ мѣстностей губернiи", онъ говоритъ:

"Оглянешь все, что есть передъ глазами, и невольно вдохнешь всею грудью вольный, теплый, травяной воздухъ, и невольно повторишь ceбѣ въ сотый разъ: какъ здѣсь хорошо!.. Да, и дѣйствительно хорошо: просторъ, приволье и "святая тишина! "…

"Не сходя съ мѣста, глядя изъ окна или сидя на балконѣ можно пожалуй прослѣдить точка въ точку всю деревенскую, крестьянскую жизнь… Когда протянется часъ за часомъ нѣсколько однообразныхъ, тягуче-длинныхъ деревенскихъ дней, всякаго мѣстнаго наблюдателя поразитъ глубоко — почти непонятная недвижимость этой жизни. Тотъ-же самый видъ, тѣ же самыя фигуры, тѣ же самыя голоса и звуки, которые oнъ слышалъ и видѣлъ, которыми проникался и убаюкивался ребенкомъ, предстанутъ предъ нимь теперь и сожмутъ ему сердце воспоминанiемъ чего-то далекаго и забытаго… "Сколько лѣтъ прошло, подумаетъ онъ, какiя событiя совершились, — а что-же измѣнилось?"

"Сколько ни живите вы въ деревнѣ, сколько не вдумывайтесь въ ея теперешнюю жизнь, ничего существеннаго въ ней не измѣнилось. Великое 19-е февраля 1861 года, возбудивъ лишь на время новую дѣятельность и новыя страсти, кануло словно въ вѣчность…