Насчетъ учрежденiя общественныхъ пожарныхъ командъ есть любопытное извѣстiе изъ калужской губернiи. Городскiя общества обсуждали предложенiе правительства объ этомъ нововведенiи и постановили приговоры, въ которыхъ всѣ выразили свое сочувствiе къ нему и признали его полезность; но воспользовались этимъ предложенiемъ и рѣшились исполнить его только общества трехъ городовъ: Медыни, Месуевска и Воротынска; прочiя же городскiя общества, именно: серпейское, боровское, козельское, мосальское, тарусское, перемышльское и малоярославецкое, при всемъ своемъ сочувствiи, не согласились образовать изъ среды себя общественныя пожарныя команды… Почему же? А потомучто граждане этихъ городовъ, въ особенности молодой народъ, не находятъ дома довольно заработковъ и промысловъ и уходятъ на-сторону; въ городахъ же остается затѣмъ очень мало гражданъ, да и тѣ всѣ заняты хозяйствомъ и промыслами, такъ что не могутъ быть всегда готовыми на случай пожара.
Можетъ-быть оно и такъ; но все-таки ужасно странно слышать это. Неужели же въ другихъ городахъ — Осташковѣ или Воротынскѣ, есть гражданѣ, которые незаняты ни хозяйствомъ, ни промыслами, и сидятъ сложа руки на случай пожара? А если представить себѣ яснѣе, что цѣлое городское общество признаетъ себя не въ силахъ распорядиться и устроиться собственными средствами для защиты своего достоянiя отъ огня, считаетъ необходимымъ, чтобы для спасенiя ихъ, какъ малыхъ дѣтей, стоялъ наготовѣ десятокъ старыхъ солдатиковъ, и боится остаться безъ нихъ какъ истый ребенокъ безъ няньки, и если допустить при этомъ, что городское общество говоритъ искренно, непритворно, — то страшно можетъ поразить это безсилiе, — матерьяльное или нравственное, но полное безсилiе, возбуждающее жалость, и какую-то непрiятную жалость. Между тѣмъ осуждать это безсилiе, негодовать на него или глумиться надъ нимъ тому, кто не живалъ ни въ Тарусѣ, ни въ Малоярославцѣ, нельзя. Ктó знаетъ, — подумаетъ небывалый человѣкъ — чтó тамъ дѣлается, какъ тамъ живутъ и пробавляются граждане!
Послѣ этого какъ небывалому, такъ и бывалому можетъ придти на мысль, что вообще жизнь нашихъ городовъ и городскихъ обществъ, настоящая гражданская и общественная жизнь, еще впереди, дотого впереди, что прежде ея надлежащаго развитiя можетъ еще возникнуть вопросъ: кому быть городомъ, кому селомъ, а кому деревней. Еслибы этому вопросу пришлось разрѣшаться по силѣ и широтѣ дѣятельности, по степени жизненности мѣстныхъ элементовъ, то можетъ-быть иной городъ и устыдился бы своего названiя, особенно если принять въ расчетъ жизнь, начинающую кипѣть теперь въ селахъ и деревняхъ, полнота развитiя которой также еще въ будущемъ…
Въ журналѣ "Вѣкъ" печатались письма изъ деревни г. В. Безобразова, присылаемыя изъ дмитровскаго уѣзда московской губернiи. Въ письмѣ восьмомъ ("Вѣкъ" № 41) изображаются слѣдущiя деревенскiя черты.
Помѣщикъ, деревенскiй житель, съ приближенiемъ осени начинаетъ скучать и предвидитъ, что съ окончательнымъ наступленiемъ распутицы настанетъ для него скука горшая, неисходная. Сосѣдъ, житель столичный, сбирающiйся скоро оставить деревню и потому непонимающiй этой деревенской тоски, утѣшаетъ помѣщика, проводя разныя питательныя идеи; но помѣщикъ не внемлетъ утѣшенiямъ, замѣчая, что все это только
Эти слова скучающаго сосѣда навели г. Безобразова на такiя размышленiя: для всякаго образованнаго и сколько-нибудь мыслящаго человѣка необходимы какiе-нибудь
Сдѣлавъ такое положенiе, г. Безобразовъ говоритъ: