Наши люди (Выбранные места из бесед с великими)

То есть после войны она ходила в "Ударник", смотреть выступления артистов в фойе перед кино - как, бывало, сама выступала в "Художественном", - но для нее это были два разных мира с пропастью между. Кому большие сцены, а ей хороша и самодеятельность в деревянном клубе в Черемушках.

И тем не менее. Как-то гуляла Зыкина с подругами по площади Маяковского, и вдруг видят - объявление о конкурсе. Она поспорила на мороженое, что "не слабо" сходить на этот конкурс в хор Пятницкого; ну петь же все умеют, подумаешь. Спела. Владимир Захаров, руководитель хора, ее тогда спросил:

- Ты где работаешь?

- В швейной мастерской.

- Переходи к нам.

- А у вас разве есть пошивочная? - Ведь надо ж голубую кровь, чтоб в артисты.

Комиссия рассмеялась.

- Да речь не об этом. Петь в хоре будешь.

Из полутора тыщ желающих взяли ее - и еще трех парней.

Фантастическая удача! Впрочем...

- Подумаешь, артистка! Лучше б стирать как следует научилась! - Так откликнулась бабка Зыкиной на это известие.

Зыкина, конечно, самородок. Но на одном голом таланте ж далеко не уедешь, тому есть куча доказательств. Когда ее в хоре учили на настоящую Зыкину, не миндальничали:

- Вы же на концерте не пели, а вчерашнюю прокисшую кашу ели. Вам и не хочется есть, а надо, заставляют. Так вы и пели - с кислым видом, - говорил суровую правду в лицо руководитель Захаров.

Приходилось работать над собой.

Русланова ей однажды сказала: "Девочка, ты спела "Степь", а ямщик у тебя не замерз. Пой так, чтоб у всех в зале от твоего пения мурашки побежали. Иначе - и на сцену не стоит выходить".

А может, и правда, не стоит? В 1949-м умерла ее мать, и после похорон Зыкина потеряла голос - странно сегодня это читать, про умолкшую, непоющую Зыкину. А тогда она не сильно и расстроилась. Как так? А всерьез не верила, что будет точно артисткой. Так, просто пробовала. (А любовь к пению тут ни при чем, другое.)

И, не видя в потере голоса особенной трагедии, пошла работать в типографию брошюровщицей, как бы на "настоящую" работу. Там, кстати, ее выбрали комсоргом. Совершенно не случайно: характер, темперамент и запас энергии были заметны невооруженным глазом без всякой чечетки.

Потом, как уже догадался проницательный читатель, голос к ней вернулся. Случайно, не-ожиданно. Опять пение и хор - народной песни, на радио, далее везде. Такой была предыстория. Так все шло до тех, пока она не сделалась той, какая она сейчас - великая, могучая, никем непобедимая. И перекрывающая своим голосом всю теперешнюю молодежную тусовку, которая ей аплодирует.

- Когда вы впервые осознали себя примадонной?

- Да я и до сих пор не чувствую - что я, кто я? Меня это не волнует.

Трехэтажный голос

Само собой разумеется, у Зыкиной особенный, очень редкий, уникальный голос. Но это далеко не всегда так само собой разумелось! Поначалу были очень большие сомнения. После нескольких лет профессионального пения - "голос (Зыкиной. - Прим. авт.) казался несильным". Мнение было вполне авторитетным: оно принадлежало Анне Рудневой, художественному руководителю хора русской песни Всесоюзного радио. Это было настолько серьезно, что Руднева "в первые месяцы Люсиной работы в хоре не была уверена, что она останется певицей... знала, что за плечами у нее страх перенесенной болезни... сомневалась, будет ли Зыкина петь".

То есть ее запросто могли по профнепригодности того... И пошла бы Зыкина обратно на родной завод имени товарища Орджоникидзе, и мы бы ее увидели как-нибудь в передачке типа "Алло, мы ищем таланты".

Но тут вдруг откуда ни возьмись - Аграфена Глинкина, знаменитая "слагательница и исполнительница чудесных песен". Приехала попеть перед хором, поучить молодежь жизни. И тут "Люся, слушая Аграфену Ивановну, вдруг как заплачет, - вспоминала после Руднева. - Забыть не могу этих ее слез. В тот день поняла я, что не права в своих сомнениях. Человек, так остро живущий внутри песни, так ее чувствующий, не может перестать петь...".

И хеппи-энд в изложении прозревшей (в акустическом смысле) Рудневой: "Через год я услыхала, что голос Зыкиной окреп, диапазон его расширился". Расширился до такой степени, что Родиону Щедрину не оставалось ничего другого, как сказать буквально следующее: "Торжественный и светлый, широкий и сильный, нежный и трепетный, неповторимый зыкинский голос. ...Не часто природа наделяет человека таким сокровищем... Ее многогранность, непохожесть трудно поддается классификации... Голосовые возможности ее оказались поистине неисчерпаемыми".

А вот что говорит Щедрин про свои сложнейшие в музыкальном смысле оратории и Зыкину: "Я написал их для особого уникального инструмента - для певицы Людмилы Зыкиной - и оркестра. Повторимы ли мои оратории с кем-нибудь иным? Не знаю. Просто не рассуждал об этом. ...Поющая Зыкина обладает редкостным сверкающим тембром - белым звуком. Здесь все вместе - голос, его звуковая сила, отношение к слову, драматическое искусство пения. Генезис этого явления непонятен, иначе его можно было бы культивировать, "воспитывать". Но "белый звук" единствен и возникает вне певческих и музыкальных школ".