Наши мамы покупали вещи, чтобы не было войны

…Божья церковь штыком подпирает обрюзгшее небо, —
остриё меж пернатых лопаток проходит все глубже и глубже,
вот и запах опрелостей, розовых пролежней утра;
если голову вскинешь, то спутаешь небо с водою —
Божья церковь штыком разрывает акулье прохладное брюхо,
и вываливаются наружу, на воздух, в прохладу,
распрямляясь, венозные флейты, валторны и трубы —
акварели намокли, акула в распахнутом платье —
мародером, к изнанке пришившим трофеи,
пожирает свои же останки, да так, чтобы скаред
позавидовать мог бережливости, жадности, страсти,
заглушающей боль (но у боли внутри и не больно).

Так и я вспоминаю, как некогда в сумрачном Риме

засыпала, наевшись в кровавой воде до отвала,
перерезав тяжелые юркие вены, как шланги,
из которых в моем обезвреженном детстве дворы поливали.