Наши мертвые

— …Капустки, капустки отведайте, батюшка Симеон, — хлопотал вокруг сомлевшего от тепла и приятных домашних запахов попика Левонтий. — У меня капуста ноне выросла — что голова Голиафа. Тугая, гудит как колокол. У нас ведь как говорят: не жди Покров, руби капусту. Аккурат до Покрова всю срезал, буртом во дворе скидали с Кирюхой, а старуха у меня знаете как квасит её! С тмином, смородиновым листом, укропчику поболе, клюковки — и никакой морквы. С морквой я и не притронусь, вот те крест.

— Да хватит уж, Левонтий, сыт я, — отмахнулся от старосты благочинный. — Проводи-ка меня в келью.

Кельей назвали флигель, в котором отец Симеон оставался ночевать. Проводить вызвался Кирюха.

— Это… батюшка Симеон, — возле самой двери во флигель Кирьян ухватил отца Симеона за рукав. — Я вот тут подумал… только не решите, что я в ересь впал, да вот мысля гложет уж давно.

— Реки, отрок, — разрешил благочинный.

— Да ладно тебе — отрок, — обиделся парень. — Сам-то дюже взрослый, бородка козлячья, морда ребячья. Я ж по-серьезному.

— Давай по-серьезному, — согласился благочинный. — На людях ко мне на “ты” обратишься — отмудохаю, как Господь черепаху.

— Кого?

— Ящерицы такие, только с ракушкой на спине. Субординация быть должна, чтобы порядок не нарушать.

— Ну так… Я вот подумал — вот, покойники, они, нечисть поганая… неужто ж без души они, а?

— Без души, Кирюха, как есть — без души. Душа-то уж давно на том свете радуется, да нас поджидает.

— Да как же без души, а? Ты смотри, как нас сегодня от верной смерти спасли.

— Это, Кирьян Левонтьевич, тайна есть великая, как бездушные тела две души спасли. Велик Господь, и дела Его велики.

— Эх… что же им теперь, горемыкам, а? Как они теперь?

— Иди спать, братец, утро вечера всегда мудренее.

Едва мост починили и мужики уехали восвояси, мертвецы подались за ними вслед. Сначала по дорогам раздавалось негромкое ритмичное хлюпанье, однако вскоре начало подмораживать, и хлюпанье сменилось хрустом и шелестом — мокрая одежда вставала колом, покойники еле переставляли ноги, однако неумолимо приближались к человеческому жилью. Один за другим от молчаливого войска отделялись тени и исчезали в просёлках, во мраке безошибочно находя самую короткую дорогу к дому.

Самым последним вернулся на свой хутор Дотай. Долго обходил избу вокруг, будто волк вокруг хлева, потом взял топор и поднялся на крыльцо.

Часа в три по полуночи отца Симеона разбудил страшный шум на дворе. Лаял-надрывался Кусай, причитала бабка Лобаниха, матюкались отец и сын Лобановы. Накинув рясу, батюшка выскочил во двор, и взору его предстала безобразная сцена: пёс драл за ноги и руки какого-то мужика, а Левонтий с сыном охаживали незваного гостя батогами так, что жерди аж трещали.

— Я тебя, упырьё поганое, — яростно сипел староста. — С нами крестная сила.

— Прекратить, — велел благочинный.

С тем же успехом он мог по утру приказывать солнцу не вставать. Потасовка вошла в ту стадию, когда её только пушечным выстрелом раскидать можно. Поэтому отец Симеон бесстрашно подошёл к размахивающей палками, кулаками и хвостом куче и нанёс три коротких хлёстких удара. Взвизгнула собака, охнули мужики, и перед священником остался только покойник Прохор: Симеон узнал кузнеца по кольцу сукровицы на шее.

— Ты зачем пришёл? — громко, будто к глухому, обратился благочинный к трупу.

— Кровь он пришёл пить, мертвяк окаянный, — выругался староста.

— Не городи огород, — прервал его священник, — не заметил я, что он вас кусал.

— А кто кусал? — рассердился хозяин. — Вон, ляжка в крови вся.

— А твоему Кусаю где разбираться было? Скажи спасибо, за срам не цапнул.

Левонтий растерялся и замолк. Только Кусай скулил да старуха продолжала причитать.

— Показывай, что хотел? — вновь обратился батюшка к мёртвому.

Тот повертел головой, и побрёл к дому.

— Кирьян, за мной, — благочинный устремился за кузнецом.

В избе Прохор безошибочно нашёл голбец и нырнул в темень. Кирюха запалил свечу, и живые в темноте погреба увидели мертвеца стоящим у огромной кадки. Пахло квашеной капустой, готовить которую мастерицей была Лобаниха.

Чавкнуло. В руках у покойника оказался здоровенный округлый предмет, цвет и структура которого показались благочинному знакомыми.

— Что это? — спросил отец Симеон.

— Гнёт на капусту, — несколько разочарованным голосом объяснил Кирюха.

— Знаю, что гнёт. Как эта штука вообще называется?

— Жёрнов с мельницы.

— Что? — волосы на голове Симеона зашевелились. — Жёрнов?

— А что такого? — насторожился Кирьян.

В это время до деревни донёсся звон колокола.

— Это с Завидово звон, — определил сын старосты.

— Что у них, пожар? — не понял Симеон.

Послышался ещё один тягучий звук.

— А это Кулики сигналят.

В следующую секунду со всех сторон обрушился такой перезвон, что даже мёртвый Прохор сник.