Наши утехи

Какая Скоту выгода в том, чтобы любить Эрбера, у которого нет никакого диплома? Эта связь обходится доктору недешево, ну и кого винить, помимо естества, которое пристраивает его между булками гопника, а как только он оттуда выбирается, то думает лишь о том, чтобы снова туда залезть? Это самая обыкновенная болезнь, вот только цены на лечение кусаются, Эрбер не в накладе, сам-то он никого не любит, и ему не надо рыться в кубышке, чтобы угождать своему члену, но когда-нибудь естество скажет свое последнее слово, и он сгниет в земле, в свой черед слившись с природой, тогда мы используем его вместо корма для поросят, сильнее его труп не осквернишь, а почему бы не закинуть голого Эрбера прямо в их корыто еще живым, чтобы специалист по акулам свел знакомство и со свиньями? Пусть он побарахтается в их дрисне и пусть его там подержат, пока свинки не вставят ему на глазах у всей деревни, просто праздник какой-то: голый Эрбер по уши в говне и со свинтусом в жопе, но на подобное выступление ушла бы целая прорва денег, если, конечно, не изводить мадмуазель Робика, пока старая ведьма не сварганит приворотное зелье, которое выпьют из одного стакана Эрбер и свинтус, чтобы влюбиться друг в друга и потехи ради разыгрывать эту потрясную сцену по три раза на дню, но если бы мадмуазель Робика умела готовить подобные напитки, она бы напивалась сама с каждым из сыновей Капо, а не крутила любовь с собственной кункой за неимением других добровольцев.

Первым проказу подцепил Эрбер, хотя, если это проказа, лучше уж рак, чем простуда: доктор придумал это для того, чтобы только он сам мог ласкать, целовать и трахать парнишку, Скот заявил, что у Эрбера проказа, чтобы никто к нему не подходил из страха заразиться, поэтому мальчонке было так скучно, что визиты Скота доставляли ему удовольствие, очень скоро его закрыли на карантин, Капо больше не хотел видеть его у себя дома, чтобы он не принес заразу в семью, доктор принял его с радостью, но все осложнилось, ведь Кармина была так рада видеть у себя дома красивого мальчугана, что даже похорошела, у счастья есть вторичные проявления, и на безрыбье Эрбер в нее влюбился или типа того, доктор об этом пронюхал, и Эрбер тут же выздоровел, вернулся к себе, а Кармину мы тщательно изуродовали, чтобы теперь даже самая большая радость не смогла придать ей соблазнительности, на экзекуцию пригласили всех, как будто Деде была еще жива; после того как Кармина снова стала страшной, насиловать ее особой охоты не возникало, приходилось думать не о ней, а просто о самой ситуации, иначе бы ничего не получилось: отец задарма отдает свою дочь, чтобы вы истязали ее на глазах у их общего любовника — как тут не возбудиться, ведь Эрбера тоже позвали, и если бы он любил Кармину на деле, а не только на словах, у него бы наверняка встал при виде обнаженной и окровавленной любовницы, затерянной в гуще жителей Вакханаля, если только сама любовь не превращает тебя в импотента, ведь страсть настолько завладевает рассудком, что некогда подумать о наслаждении, или, возможно, импотенция еще заразнее, чем проказа, и, часто бывая у Беарна, Эрбер стал на него равняться, Беарн ликовал перед вялым членом парнишки, как будто у Эрбера не вставал нарочно для того, чтобы ему угодить, но это устраивало прежде всего Скота, который злоупотреблял прерогативами врача, показывая Эрберу, что сделать, чтобы член затвердел: достаточно вставить его доктору в рот и позволить себя обработать, достаточно раздвинуть булки, чтобы разрядились другие, если уж не можешь кончить сам, ведь когда доктор вставлял Эрберу, наверно, ему было зверски охота там пошерудить, ведь задница парнишки не так уж приветлива, наступала внезапная блокировка энергии, правда, не настолько сильная, чтобы остановить натиск Скота; когда он вынимал член, тот был весь в говне, и вылизывать его приходилось Кармине: каким бы он ей ни казался — славным или невзрачным, это все-таки был ее отец.