Наши знакомые

— Вот погодите, — сказал моряк-командир (его звали Родион Мефодьевич Степанов), — я, возможно, ваш зверинец пополню. Съезжу к деду в деревню, там и лисенка раздобуду, и хорька, и еще какую-либо животину…

— Лошадь? — спросил Сидоров.

— Лошадь не лошадь, а жеребенок — зверь славный…

— Нет уж, жеребенка, пожалуйста, не надо, — испуганно сказала Антонина. — И насчет хорька я тоже…

Но врач из горздрава ее перебил.

— Я лично категорически протестую, — громко и раздраженно сказал он. — Резко протестую! Этот зверинец — совершенно недопустимая, вредная, более того, политически, я бы выразился, бестактная затея.

Стало тихо. «Вот оно — началось!» — почти спокойно подумала Антонина.

— Политически бестактная? — спросил как бы даже заинтересованно военный моряк Родион Мефодьевич.

Сидоров боком на него взглянул.

— В то время, когда многие наши дети еще не охвачены не только очагами, но даже…

— Стоп! — тихо, но непререкаемым тоном произнес моряк-командир. — Эта теорийка здесь не пройдет. Мы люди грамотные, газеты читаем. Если вашу точку зрения развивать, то и Дворцы культуры нам не нужны? И высшее образование можно похерить, к которому с таким трудом рабочие и крестьяне прорвались? И трактора нам рано строить?

— Позвольте! — бледнея, воскликнул врач. — Это вы передергиваете, и я решительно протестую…

— Короче, вы можете остаться при особом мнении, — жестко сказал моряк. — И это ваше особое мнение приемочная комиссия занесет в протокол. Что же касается меня, то я, правда, с такого рода предприятиями по роду своей специальности никогда не сталкивался и нынче об этом пожалел. Да, да, пожалел. Потому что когда эдакое увидишь, то понятно становится, в наглядной притом форме, что есть подлинная сущность советской власти. Вот и это дело мы, военные люди в частности, будем от всяких посягательств защищать и защитим…

Он взглянул на Антонину светлыми глазами, подумал и добавил:

— Я — старый матрос и здесь в царские времена, на вашей Нерыдаевке, случалось, бывал. Помню. И вижу, что вашими руками тут наворочено. Попутного ветра вам, товарищи, десять футов воды под килем! Чего еще смотреть? Давайте!

Антонина повела всех на улицу и по ступенькам к наново пробитой двери в ясли. Разумеется, ясли с очагом не сообщались. Здесь комиссию встретил Иерихонов — молодой, только что окончивший институт врач, большой волосатый человек в халате и маленькой белой шапочке.

Ясли совершенно очаровали членов комиссии. Они были рассчитаны пока всего лишь на пятьдесят ребятишек в возрасте от полугода до трех лет и разделены на четыре возрастные группы, для каждой из которых были отдельные комнаты, отдельные серии игрушек, отдельная посуда. Была комната для кормления, в которой матери могли грудью кормить младенцев, — удобная, светлая, с отличными простыми шезлонгами, опять же сделанными в мастерских массива и обтянутыми парусиной, привезенной Щупаком. Была терраса — «закалочная», как назвал ее Иерихонов, — на террасе дети дышали, сидя и играя подолгу с нянями. Были души, ванны, весы, изолятор, боксы для осмотра, отдельная специальная кухня.

Иерихонов говорил обо всем со спокойным достоинством, и Антонине было немного обидно, что он, в сущности чужой еще здесь человек, так легко и запросто обращается со всем тем, что стоило ей таких усилий, забот, бессонных ночей.

Она успокоилась теперь — поняла, что все будет принято, что все нравится, что все, пожалуй, благополучно, и ходила тоже будто член комиссии — ей очень хотелось взглянуть на это большое и сложное хозяйство чужими глазами, как бы позабыв, что все здесь до самой последней мелочи прошло через ее руки. «Вот ванны, — думала она под спокойный бас Иерихонова, — такие готовенькие, милые, как будто всегда они здесь стояли».

И вспомнила, как чуть не дошла до истерики, доставая не самые ванны, а разрешение на получение оцинкованной жести.

Или весы…

Она отстала от членов комиссии, поправила марлевые занавески, что-то велела сделать няне, взглянула на термометр, повешенный на стене, попробовала рукой, не тянет ли холодом из-под двери.

— Да уж все хорошо, — несколько обиженно сказала няня, — что вы, Антонина Никодимовна, мучитесь?

Наконец все собрались опять в кабинетике, няня принесла опять чаю, и врачиха из наробраза стала заполнять графы гектографированного акта.

Через несколько минут акт был подписан, и члены комиссии, кроме Родиона Мефодьевича и Сидорова, разошлись, пожелав Антонине «ни пуха ни пера».

— Придется вам в наш морской город прибыть, — сказал моряк Антонине. — Поделиться опытом. Я, конечно, в вашем деле профан, но, предполагаю, хорошо все продумано, даже не ожидал. Ну и вы от шефов можете, конечно, попользоваться, мы народишко обязательный, если шефство взяли — постараемся.

— Что ж вы нам — эсминец подарите? — спросил Сидоров. — Или линкор?

— Линкор не линкор, а не без пользы все-таки от нас, — усмехнулся моряк. — И, если память мне не изменяет, довольно много мы, Иван Николаевич, именно мы, помогли вам в смысле снабжения электроарматурой. А?