Вечеринка была предлогом для отвратительного плана мести. Гостей вечеринки поощряли убивать друг друга под угрозой более неминуемой смерти от рук их так называемого хозяина. Среди погибших были Шарлин Бенвенист (18 лет), Джейсон Маклеод (18 лет) и Джеймс Льюис.
Лиза Джеффрис (18 лет) и Блейк Доусон (17 лет) смогли сбежать и предупредить полицию незадолго до того, как Гэвин сжег это место дотла. Сразу же после этого Блейк был госпитализирован с ножевым ранением, которое перешло в сепсис. Брент Бэйлор (17 лет), обвиняемый в убийстве Джеймса Льюиса, был схвачен во время побега с места происшествия и в настоящее время ожидает суда за убийство второй степени.
Валериэн выловили со дна бассейна, как будто она была мусором, синяки на шее, легкие наполнены водой. По словам Нэнси Рамирес, фельдшера, которая ее реанимировала, местные службы едва успели добраться до нее вовремя. Она была госпитализирована со сломанным ребром, переохлаждением и другими осложнениями, которые не были подробно описаны, но почти наверняка носили психологический характер.
Она была так молода… что может сделать подобная травма с впечатлительным умом?
Было ли это правдой? Имело ли это значение?
Этот ублюдок пытался убить ее и всех ее друзей. Если он способен это сделать, он мог сотворить все, что угодно.
Печаль, написанная на ее лице, могла бы заполнить целые тома.
Его член дернулся при этом воспоминании.
Как могла одна девушка — один человек — пройти через такое и все еще жить?
— Валериэн исчезла из общества, — прочитал он вслух, переставляя ноги, — из-за беспокойства о ее личной безопасности.
— О боже, — голос Мэри испугал его. Джейд забыл, что она была там. Она указывала на фотографию, старую школьную фотографию. У девушки на экране были рыжие волосы вместо черных, зеленые глаза вместо голубых, но на ее лице было то же самое затравленное выражение.
— Это она. — Джейд потянулся к изображению, желая, чтобы оно было настоящим. Он опустил пальцы, и рука сжалась в кулак, он ударил по бедру. — Это действительно она… вот черт.
Она проснулась в серебристо-голубом предрассветном свете в одиночестве.
На мгновение ей показалось, что это… все… было просто ужасным сном. Чудесный, ужасный сон, который она однажды сможет забыть. Возможно, она даже смогла бы убедить себя, что этого не произошло, как она забыла многое другое в эти дни, но затем ее взгляд упал на простыни разных оттенков розового, теперь испещренные странными коричневыми пятнами.
Пятна крови.
Ее кровь.
А потом она поняла, что голая, ее одежда валялась на полу как лохмотья. То, что осталось от ее одежды. Это была вторая худшая вещь в мире. Первой стала ее попытка пошевелиться, которая ускорила боль от жестокого обращения с ней. Воспоминания Вэл о прошлой ночи накатывали волной, которая несла безумие и вызывала желание закричать.
Вэл не совсем понимала, как она смогла заснуть, хотя, должно быть, ей это все-таки удалось, потому что часы на прикроватной тумбочке показывали 4:55 утра. Она помнила, как он рухнул, обняв ее за талию с непринужденным собственническим чувством. Через несколько минут она попыталась выскользнуть из-под него, потому что думала, что Гэвин уснул, но оказалась в ловушке. Он холодно сказал:
— Не помню, чтобы говорил, что ты можешь уйти.
Затем он убедился, что она не сможет.
После того, как он закончил — на этот раз быстрее, так как ее крики от боли, казалось, подтолкнули его к кульминации, — она лежала там, немая и парализованная страхом, в то время как он ласкал ее дрожащее, не реагирующее тело и шептал ужасные вещи ей на ухо. Гэвин рассказал ей тем мягким соблазнительным голосом, который обычно приберегают для сладких пустяков, что именно он сделал с каждой из этих девушек.