Насилие

«Что ты сделала со своими прекрасными волосами?» — спросила ее мать, увидев, что ванная заляпана чернильно-черной краской.

«Тебе не нужны контактные линзы, зайка, — сказал отец, глядя в ее новые голубые глаза с чем-то похожим на обвинение в предательстве. — Ты прекрасна такой, какая ты есть». Но дело не в этом.

Она все еще видела их шок. Их жалость. Их отчаянную потребность понять. Сознание того, что она причинила им боль, разрывало ее изнутри, как колючие шипы, но только тогда, когда у нее хватало присутствия духа, чтобы думать вне своего собственного оскаленного самоощущения. По правде говоря, ее родители не могли понять.

Никто не мог.

Но это то, что она должна сделать.

Ее психиатр пыталась отговорить ее по настоянию родителей.

«Я не думаю, что ты готова к таким экстремальным шагам, — сказала она. — Ты могла бы подумать о том, чтобы начать где-нибудь поближе к дому, чтобы быть рядом со своими близкими людьми».

Но дело совсем не в комфорте. Речь шла о побеге.

Сейчас ей уже восемнадцать. Она могла контролировать свое будущее. Больше никто. Никто.

К черту ее психиатра.

(Ты стала испуганной и слабой).

К черту его.

Она разослала бланки заявлений и стала ждать, заранее мысленно прощаясь. Вырезая людей, которых она любила, из своего сердца одного за другим, как оборванные линии жизни. Ей не пришлось долго ждать.

«До свидания, мама и папа».

Университет Халсион присудил стипендию Валери Кляйн. Впечатленный ее трогательным личным заявлением, где она подробно описала личностный рост, который ей еще предстояло пройти, и ее хорошими оценками. Отдел финансовой помощи выделил ей достаточно денег, чтобы покрыть плату за обучение за пределами штата.

И теперь Валери Кляйн, направлялась в Норт-Пойнт, штат Вашингтон, чтобы поселиться в том, что станет ее домом на следующие четыре года.

Валериэн Кимбл была мертва и исчезла. Похоронена в безымянной могиле, с глаз долой, но никогда из сердца вон. Прощай, Валериэн. Покойся с миром.

Ее родной город Дерринджер, штат Калифорния, располагался в середине долины, окруженной разноцветными холмами, а вдалеке виднелись туманные пурпурные горы. Дождь шел редко. Зимы были холодными, но в основном сухими. Перекати-поле, эвкалипт, трава ветряной мельницы, ползучий можжевельник, цветы из семян горчицы, дубы, вечнозеленые растения и одноименный калифорнийский мак — все эти растения составляли фон пейзажа в ее детстве и юности.

Она смотрела, как они проносились мимо окна. Сухой, иссушенный кустарник становился реже и реже дальше на север, по мере того как полированное золото уступало место зеленому.

Это было так, как если бы она провалилась в кроличью нору и оказалась в лесной стране чудес. Она никогда в жизни не видела столько зелени, такой богатой, пышной и яркой. От множества цветов и оттенков у нее заболели глаза, когда она пыталась осознать всю их интенсивность. Там были дубы, а еще березы, осины, тополя, ольха, клены и тисы. Деревья с экзотическими названиями и пушистыми ветвями и стволами, покрытыми мягким зеленым мхом. Деревья, которые казались бы неуместными в Дерринджере.

Совсем как она.

* * *

На станции было полно друзей и членов семьи, ожидающих, чтобы поприветствовать прибывающих первокурсников. Погода стояла прохладная, но влажная, в воздухе низко висели капельки влаги. Вэл начала потеть. Она не любила толпу, никогда не любила, но теперь…

(Требуется много овец, чтобы удовлетворить одного волка).

Все стало хуже, а не лучше.

Она поймала себя на том, что вглядывается в море лиц, слишком пристально и внимательно, нарушая молчаливые нормы вежливого общества. Кровь шумела у нее в ушах. Некоторые люди смотрели в ответ. Другие отвели глаза. «Волки, — подумала она. — Волки и овцы».

Ни одно знакомого лица.

Это служило слабым утешением.

(Если ты побежишь, я буду преследовать тебя).

Один из автобусов подъехал к терминалу через дорогу от поезда. Несколько человек, ровесников Вэл, сели в него. Вэл бросилась бежать, волоча за собой тяжелый чемодан. Ей пришлось резко остановиться как раз перед тем, как двери начали закрываться.

— Этот автобус идет до общежития Отэн?

Водитель автобуса покачала головой.

— Это одиннадцатый. — Она сказала так, как будто это должно быть очевидно. На пустое выражение лица Вэл она добавила:

— Пригородная линия в центр города. Ты первокурсница?

Неужели это так очевидно?

— Да.

— Вот, возьми расписание. Автобус, который тебе нужен, — это семь-У. Он доставит тебя туда, куда тебе требуется.

Смех достиг ее ушей. Может быть, они и не смеялись над ней, но… О, кого она обманывала? Конечно, так оно и есть. Ее лицо вспыхнуло. Даже если у нее больше не было волос, которые шли к нему, у нее все еще оставалось бледное лицо рыжеволосой. Ее стыд и страдание были очевидны для всех.