Читаем Насилие и священное полностью

Фрейд, судя по всему, принял решение: решил встать на сторону своего «комплекса». Когда ему нужно выбрать между миметическими эффектами и полномасштабным отцеубийственным и инцестуальным желанием, он решительно выбирает последнее. Это не значит, что он отказывается изучать многообещающий потенциал мимесиса. У Фрейда именно то и замечательно, что он никогда ни от чего не отказывается. Если он отодвигает в тень эффекты мимесиса, то лишь затем, чтобы они не подорвали официальную версию комплекса. Он хочет решить проблему Эдипа раз и навсегда, чтобы развязать себе руки для занятий с эффектами мимесиса. Оставив эдипов комплекс позади, он хочет вернуться к вещам в том положении, в каком они были до комплекса.

Одним словом, Фрейд сперва попытался построить эдипов комплекс на основе полуобъектного, полумиметического желания. Отсюда — странная двойственность идентификации с отцом и либидинозного влечения к матери в первой и даже во второй версии Эдипа. Неудача этого компромисса и заставила Фрейда построить Эдипа на чисто объектном желании и отдать миметические эффекты другому психическому образованию — Сверх-Я.

Двойственность «инстанций» — это попытка Фрейда разделить два полюса своих размышлений о желании: объектное и эдипово желание по одну сторону, миметические эффекты — по другую. Но эта попытка полного разделения не могла удаться; она обречена на ту же неудачу, что и прежняя попытка синтеза.

В миметическом желании никогда нельзя полностью разделить эти три аспекта — идентификацию, выбор объекта и соперничество. Доказательство того, что на мысль Фрейда все время влияет интуиция о мимесисе, состоит именно в неодолимом совмещении этих трех аспектов [у него в тексте]. Стоит появиться одному из них, как за ним следуют два других. В эдиповом комплексе Фрейд избавляется от миметизма лишь с огромным трудом и ценой колоссального неправдоподобия. И наоборот, в Сверх-Я, когда ничто в принципе уже не должно бы нарушать идентификацию с отцом, мы видим, как снова возникает соперничество за непременно материнский объект.

Когда Фрейд заставляет Сверх-Я говорить: «Таким (как отец) ты не смеешь быть: некоторые поступки остаются его исключительным правом» — иметься в виду может только мать, и именно она в виду и имеется. Потому Фрейд и пишет:

Это двойное лицо Сверх-Я (будь как отец, не будь как отец) обусловлено тем фактом, что Сверх-Я изо всех сил стремилось вытеснить Эдипов комплекс, более того — возникло вследствие этого вытеснения.[61]

Это Сверх-Я, одновременно вытесняющее и вытесненное, рождающееся после того, как уже приложило «все силы», ставит, безусловно, огромные проблемы. Оно слишком уж хитрое, даже негативно. На самом деле возобновление идентификации с отцом, обуславливающее Сверх-Я, немедленно приводит к возобновлению эдипова треугольника. Обратившись к одному из аспектов миметической конфигурации, Фрейд не может не натолкнуться на два других, хочет он того или нет. Это возвращение эдипова треугольника в программе не было предусмотрено. Эдипов комплекс, основной и неотчуждаемый капитал психоанализа, уже заперт на два оборота в сейфах бессознательного, в подвалах психоаналитического банка.

Именно неожиданное возвращение эдипова треугольника и заставляет Фрейда говорить, что сыну очень нелегко вытеснить Эдипа! На самом деле это самому Фрейду никак не удается от него избавиться. Преследуемый миметической конфигурацией, он постоянно чертит треугольник, который считает треугольником вечного комплекса и который на самом деле есть треугольник мимесиса, неизбежно безуспешного: у Фрейда все время «просится на язык» игра образца и преграды, но он так и не смог это выговорить.

Мы ограничились расшифровкой лишь двух или трех ключевых пассажей, взаимосвязь которых нам представляется весьма показательной, но мы могли бы выбрать и многие другие места — в том числе и так называемые «клинические» случаи — со столь же убедительными результатами. В рассматриваемых нами текстах несколько раз появляется ключевой термин фрейдовской проблематики — амбивалентность, — относительно которого можно показать, что он одновременно обличает и наличие миметической конфигурации в мысли Фрейда, и неспособность Фрейда правильно определить соотношение трех элементов в этой схеме — образца, ученика и объекта, за который ученик и образец неизбежно вступают в спор, поскольку образец своим желанием указывает на него ученику, поскольку это — общий объект. В желании все общее означает не гармонию, а конфликт, нам это кажется известным, а на самом деле мы этого не знаем.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Философия символических форм. Том 1. Язык
Философия символических форм. Том 1. Язык

Э. Кассирер (1874–1945) — немецкий философ — неокантианец. Его главным трудом стала «Философия символических форм» (1923–1929). Это выдающееся философское произведение представляет собой ряд взаимосвязанных исторических и систематических исследований, посвященных языку, мифу, религии и научному познанию, которые продолжают и развивают основные идеи предшествующих работ Кассирера. Общим понятием для него становится уже не «познание», а «дух», отождествляемый с «духовной культурой» и «культурой» в целом в противоположность «природе». Средство, с помощью которого происходит всякое оформление духа, Кассирер находит в знаке, символе, или «символической форме». В «символической функции», полагает Кассирер, открывается сама сущность человеческого сознания — его способность существовать через синтез противоположностей.Смысл исторического процесса Кассирер видит в «самоосвобождении человека», задачу же философии культуры — в выявлении инвариантных структур, остающихся неизменными в ходе исторического развития.

Эрнст Кассирер

Культурология / Философия / Образование и наука
Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1
Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Данная книга является первым комплексным научным исследованием в области карельской мифологии. На основе мифологических рассказов и верований, а так же заговоров, эпических песен, паремий и других фольклорных жанров, комплексно представлена картина архаичного мировосприятия карелов. Рассматриваются образы Кегри, Сюндю и Крещенской бабы, персонажей, связанных с календарной обрядностью. Анализируется мифологическая проза о духах-хозяевах двух природных стихий – леса и воды и некоторые обряды, связанные с ними. Раскрываются народные представления о болезнях (нос леса и нос воды), причины возникновения которых кроются в духовной сфере, в нарушении равновесия между миром человека и иным миром. Уделяется внимание и древнейшим ритуалам исцеления от этих недугов. Широко использованы типологические параллели мифологем, сформировавшихся в традициях других народов. Впервые в научный оборот вводится около четырехсот текстов карельских быличек, хранящихся в архивах ИЯЛИ КарНЦ РАН, с филологическим переводом на русский язык. Работа написана на стыке фольклористики и этнографии с привлечением данных лингвистики и других смежных наук. Книга будет интересна как для представителей многих гуманитарных дисциплин, так и для широкого круга читателей

Людмила Ивановна Иванова

Культурология / Образование и наука