Насилие (ЛП)

Ей пришлось заставить себя оставаться неподвижной, когда он приблизился. Он наклонился, чтобы поцеловать ее, слегка проводя ногтями по ее обнаженной спине. Она чувствовала винный вкус на его языке — это был портвейн, и металлический привкус танинов, который так сильно напоминал ей кровь, вызывая тошноту.

— Я не имел в виду саму игру.

Вэл резко вдохнула и увидела, как его глаза потемнели, а зрачки расширились, поглощая радужку.

— Я хочу уйти.

— Ты хочешь сопротивляться мне. Почувствуй потребность в этом, на самом деле, потому что, пока ты сопротивляешься, ты невинна. Безупречна. Заблудившийся маленький ягненок на заклание.

— Я серьезно. Ты не можешь держать меня здесь. Ты не можешь... — Она замолчала, задыхаясь, когда он заполз на кровать.

— Не говори мне, что я могу и чего не могу делать.

— Я не...

— Именно.

Она попятилась и, сделав это, забылась. Боль пронзила ее, расколов надвое, и ее ноги, теперь слабые, как у новорожденного жеребенка, запутались в простынях. Запах роз становился удушающим, когда лепестки были раздавлены их телами.

Он приподнял ее и убрал влажные волосы с ее шеи.

— Возможно, ягненок хотел почувствовать укус волчьих зубов. — Гэвин провел пальцем по веснушкам на ее шее от уха до плеча, прежде чем позволил своей руке снова опуститься на ее талию. — Иногда телу трудно отделить ужас от экстаза. Ощущения так похожи. Контекст — это все.

Вэл уставилась вперед, и кровать заскрипела, когда он наклонился так близко, что его дыхание шевельнуло пряди персикового пуха на ее шее.

— Как легко было ягненку потеряться в глазах волка в тот первый раз. Она была не готова. Она испугалась. Ее маленькое сердечко бешено колотилось. Кровь прилила к ее конечностям. Ее дыхание перехватывало... и учащалось.

Он вдохнул, касаясь ее кожи.

— Возможно, волк съел бы ее. Я думаю, что в большинстве случаев он бы так и сделал. Да. Но этот ягненок обладает чем-то, что возбуждает его любопытство — и заставляет его жаждать чего-то большего, чем плоть или кровь.

Она почувствовала, как его губы коснулись ее пульса.

— И вот волк возлег с ягненком.

Она яростно содрогнулась, ненавидя то, как ее живот дернулся, как от ножа, и тепло просочилось в ее чресла, как кровь.

— Так не бывает.

— Мм, ну, я всегда считал себя довольно... неординарным. — Он сделал паузу. — У меня для тебя кое-что есть.

— Я не хочу этого, — автоматически сказала она. Холодная тяжесть легла ей на ключицу.

«Он пытается задушить меня».

Она схватила его за руки, прежде чем Гэвин успел натянуть металлический шнур. Он оттолкнул ее.

— Если бы я собирался убить тебя, — заметил он, — ты бы уже не дышала.

Она попыталась повернуться, чтобы посмотреть, и он наклонил ее голову к зеркалу. Это было ожерелье, тяжелое, вероятно, из жидкого серебра. Тонкие нити металлических звеньев, предназначенных для того, чтобы быть такими же текучими, как масло. Металлоконструкции были прекрасными, изящными и блестящими, с большим тонким кольцом, четко вписанным в узор. Она просунула под него палец, потянув за металл.

Ожерелье казалось не менее собственническим, чем руки, обнимающие ее за талию.

— Ты чувствуешь желание бороться, — тихо сказал он. — У меня тоже есть определенные желания.

— Это... это ошейник. Ты думаешь, что можешь владеть мной — как будто я... какое-то домашнее животное? Ты болен.

Она дернула плечами, нанося удар локтем. Ее рука, все еще цеплявшаяся за ожерелье, дернулась сильнее, когда Вэл приготовилась сорвать кольцо, которое теперь служило замком для какого-то ужасного поводка или цепи в ее воображении.

Гэвин схватил ее за запястье.

— Не начинай со мной игры, которые ты не готова проиграть, Вэл. Это быстро перерастет во что-то, что, я уверен, тебе не понравится. Я полагаю, мы говорили об индульгенциях. Хорошо. В вопросе контроля я стою твердо. Я не потерплю твоих попыток оспаривать мою власть, и, если ты будешь упорствовать в этом, мне, возможно, придется причинить тебе боль, чтобы доказать свою точку зрения. Животных убивали и за меньшее в дикой природе.

Его хватка, которая была болезненной, ослабла до давления, которое стало терпимым. Он коснулся ее ожерелья свободной рукой.

— Это тонко, со вкусом. Если кто-то достаточно проницателен, чтобы осознать его значение, все, что оно скажет им, — это то, что ты моя. А теперь, ты переоденешься во что-нибудь более подходящее для цивилизованной компании, а потом мы вдвоем выпьем по бокалу хорошего вина. Нам нужно многое обсудить.

— Нам нечего обсуждать. Я не собираюсь быть твоей игрушкой!

— Ты будешь той, кем я тебе скажу, — он сурово посмотрел на нее. — Я думал, мы достаточно изучили этот урок, но если тебе нужно напомнить, полагаю, мы можем отложить твою смену одежды на несколько часов...

Она отпустила ожерелье, как будто оно загорелось.

— Где одежда?